В Москве выступил Бамбергский симфонический оркестр
Никто и не надеялся, что музыканты Бамбергского симфонического оркестра будут играть на фестивале «Звезды белых ночей в Москве» по ноутбукам, не раз заменявшим им пульты с партиями. И этого действительно не было — обесточить полгорода не входило в планы гостей из баварской Венеции. Однако был преподнесен другой сюрприз, олицетворяющий прогрессивность немецкого коллектива ничуть не хуже мини-компьютеров. Гости привезли Концерт для валторны с оркестром Дьердя Лигети, опус 2001 года, посвященный Мари Луизе Нойнекер, ставшей его первой исполнительницей. Госпожа Нойнекер самолично пожаловала в Москву с оркестром Бамберга, и ее выступлением начался настоящий праздник-смотр меди, подобного которому в БЗК не бывало давно.
Фактически Концерт Лигети написан для валторны соло, квартета натуральных валторн и камерного ансамбля, в состав которого включен струнный квинтет, стандартный набор деревянных духовых (кларнет представлен его басовой разновидностью), труба, тромбон и ударные. Вынесение на передний план квартета валторн наряду с солирующим инструментом напоминает сочинение в аналогичном жанре Андрея Эшпая, написанное несколькими годами раньше, но усматривается ли в этом некая преемственность, или же это просто совпадение, неизвестно. Опус Лигети, в целом и в подробностях построенный как барочная сюита (с неизменным чередованием моторных, токкатных частей и медленных эпизодов прелюдийного типа, привычно развертывающихся из ядра), потребовал от солистки применения как натурального, так и вентильного инструмента. Причем и на современной модели валторнистка играла, не пользуясь вентилями, однако необходимость в нем объяснялась отсутствием ящичка с кронами, неизменно сопровождающими натуральную валторну. Мастерства солистки и квартета валторнистов хватило, чтобы донести все подробности сложной микрополифонии Лигети, терпкость кластеров-соноров и все оттенки настроения.
Продолжая вечер с претензией, оркестр Бамберга и его руководитель, британский маэстро Джонатан Нотт, преподнесли Пятую симфонию Малера. Сегодня переход через малеровские Альпы воспринимается как своеобразная аттестация, без которой нельзя называться большим мастером, а для маэстро Нотта, дирижировавшего Пятую наизусть, Малер — один из самых любимых авторов. Притягательность этой музыки объяснима: есть над чем подумать и есть что поиграть, а в отношении Пятой это верно в особенной степени. Бамбергский оркестр, в частности, располагает одной из наиболее ярких и способных на все медных групп, какие доводилось слышать автору этих строк, так что с нею можно и нужно играть Малера. Начало симфонии было очень многообещающим — отточенный пунктир, ясный и чистый звук трубы, убедительно страшный обвал, полярная и градуированная динамика, четкие штрихи. Но уже к концу первой части пунктир обмяк, а утрированные кульминации выжали все соки и из музыкантов, и из слушателей, и возникло ощущение завершенности и полноты сказанного, так что сорвавшиеся аплодисменты вовсе не выглядели нелогичными.
Увы, высокой техничности музыкантов и завидной сбалансированности оркестровых групп оказалось недостаточно. Избыточность децибелов, к сожалению, не заменяет некоего внутреннего стержня, без которого, увы, знаменитое Адажиетто рискует превратиться из напряженнейшего раздумья в расплывчатый пейзаж. Если стройности вертикали, продемонстрированной баварцами в кондукте первой части, могут поучиться многие оркестры, то полимелодическая ткань скерцо обернулась сонмом досадных расхождений. Огромная махина стала трудноуправляемой, что неизбежно повлекло за собой замедление темпов, утрату изящества (необходимого, например, в реминисценциях венского вальса) и размытый контрапункт. Впрочем, отдельное браво заслужил исполнитель партии облигатной валторны, которым оказался уроженец Петербурга Дмитрий Бабанов, 10 лет назад уехавший учиться у Мари Луизы Нойнекер во Франкфуртскую хохшуле.
Музыка Малера, как известно, собрала в себе все когда-либо воспетые романтиками страдания — терзания любви, переживания утраты, муки творчества, всевозможные, не менее болезненные размышления — личные и глобальные. И эту музыку способна исказить прежде всего благополучность. В общей философии Пятой симфонии, предложенной Ноттом, смертельно не хватало эсхатологии, без которой следование заветам автора просто невозможно. Баварский оркестр — мастер помпы и король апофеозов, художник бурь и ваятель катастроф. Но попытки высветлить мрачные эпизоды в русле новой, более оптимистичной концепции, равно как усиление трагизма посредством форсирования звука, увы, мешают достичь должной глубины. Поэтому гораздо более к лицу оркестру пришлись сверкающие бисы, где баварцы с большей пользой применили свою полнозвучность, добросовестность и техничность, — финал «Румынского концерта для оркестра» Лигети и «Славянский танец» Антонина Дворжака.
Татьяна Давыдова
