«Лулу» — впервые в «Геликоне» и в России
У пьесок Ведекинда было прошлое и будущее. Корни — в драматургии Стриндберга, а до чего можно договориться, развивая тему «любовь — поединок», смотри в шлягерах вроде «Вирджинии Вулф» или «Ночного портье». Жертвенность любви на свалку. Да здравствует убийственное кто кого! Это кривое зеркало мироздания запечатлел и Альбан Берг в своей второй опере, написанной в 1935-м по дилогии немца Ведекинда «Дух земли» и «Ящик Пандоры». Но, как водится, слово — одно, слово, помноженное на музыку, — другое, слово, помноженное на музыку и время, — третье.
Слово рисовало змею, вползающую на вершину благополучия по трупам любивших ее мужчин. Этих не она убивала, но погибли они из-за нее. Убила Лулу одного — того единственного, кого любила сама. И с этого момента покатилась на дно, откуда малолетней проституткой начинала свою карьеру. Один из ее клиентов, оказавшийся знаменитым Джеком Потрошителем, и прирежет ее, оборвав, наконец, эту историю, полную крови, уродов и подзаборной брани. Это — в либретто. Но Берг посвящает бездушной гадине прекраснейшие страницы музыки.
«Маэстро, вы запутались в противоречиях, — пеняли ему. — Кто же ваша Лулу?» «Истинная женщина», — отвечал он чуть не каждой нотой своей оперы. Может быть, ее прародительница — демоническая Лилит. А может, что не принципиально, — кроткая Ева, собственно, и заложившая камень в основание неистребимой традиции, согласно которой женщина губит мужчину, погибая с ним сама.
Эту вечную историю и пересказал Берг, породив создание (оперу и ее героиню), гармоничнее которой — поискать. Лет тридцать назад это приняли бы за бред — и образный, и музыкальный строй «Лулу» поводов этак толковать оперу давал маловато. Сплошные диссонансы, то бишь — парадоксы. Но сегодня парадокс едят на завтрак, обед и ужин. Убери его — пищеварение расстроится, мир развалится. Он — новая норма, а значит — новая гармония. Уже диссонансов.
Гармонии «Геликон» не достиг. Но подвиг совершил. Не токмо чистого искусства ради. «Лулу» театру заказали испанцы для фестиваля в Сантандере. Но какова бы ни была подоплека, Москва, как всякий уважающий себя оперный город, теперь при «Лулу», а «Геликон» — в истории. Как первый театр в отечестве, замахнувшийся на это немыслимое по трудности произведение. Где при кабаретной броскости сюжета — море психологических нюансов, которые прежде надо выловить, а потом как-нибудь истолковать, не запутавшись. Где претендующая на абсолют могучая вокальная линия, диапазон которой — шепот, крик, диалоги без сопровождения, проза с сопровождением, полупение, настоящий вокал. А при этой линии — едва уловимые подтексты в оркестре.
Не уловил — будет просто шокирующее музыкальное шоу. Какое геликоновский оркестр под управлением Владимира Понькина в общем и произвел на свет. Вокалисты же просто устроили саботаж. По счастью, не на премьере, а отказываясь от партий на первых этапах работы. Несмотря на это, скромный «Геликон» нашел у себя в труппе аж четыре Лулу. Каковы три другие, можно только догадываться, но в певшей в первом спектакле Татьяне Куинджи сошлось все лучшее. Подобно тому, как нельзя блеснуть в партии Жуана, не имея среди прочих достоинств мужской харизмы, так и Лулу выйдет не та, если в певице не пробуждена чувственность, если она не сознает своей женской силы. Куинджи сознает. Прибавить к этому сочное лицедейство, стильный (сама естественность) вокал — и вот вам магнетический центр спектакля. А что Лулу — единственный живой здесь персонаж, не комплимент актрисе. Это уже концептуальная сфера режиссера.
Все, кроме нее, — куклы. И она в них играет. Ну разбила какую-нибудь — не плакать же! Найдется другая. Например, эта, именуемая Художником (всклокоченный персонаж рок-музыканта Михаила Серышева, с пионерской легкостью преодолевающего тесситурный кошмар партии). Или — эта, композитор Альва. По образу розовощекое дитя, по вокалу — школяр (стажер театра Андрей Немзер). Умные головы испокон веков полагали, что Альва — альтер эго Берга. Бедный Берг, должно быть, в гробу переворачивался в премьерные дни... Будут и другие куклы. Вопрос только по одной, это Доктор Шен. Тот, кто поднял Лулу из грязи и ввел в общество. Тот единственный, кого она любила и кого так мучила. Тот, кто есть пружина ее судьбы. Погибнет он — покатится вниз, к смерти, она.
И Шен такая же кукла, как все?! Вдвойне обидно, учитывая, что играл его Михаил Давыдов, классный вокалист и актер с потрясающей пластикой. Но все, на что сгодились его немереные таланты, — это изображение истукана в нелепом облачении. Чему весьма поспособствовала художник по костюмам Татьяна Тулубьева, решившая поиграть в гротеск, но дотянувшаяся только до абсурда. Ее супруг Игорь Нежный куда тоньше уловил берговские образы. Кривое зеркало мироздания с неведомым зазеркальем, вездесущее дыхание смерти и мрак жизни — все есть в его черной «сцене», где главное — портрет Лулу. Его будут «рисовать» постепенно. Хватает удар ее первого мужа — является фрагмент, на котором ступни ее маленьких ножек. И с каждым новым трупом будут открываться все новые «фрагменты» ее тела, читай: подноготная героини. Все фрагменты растащат уроды, только один, запечатлевший ее прекрасное лицо, будет, как переходящее знамя, в руках тех, кто ее боготворил.
В этом сюжете режиссер в первый раз оторвется от учебников. Во второй — он выдаст в себе недюжинного художника, когда в финале превратит омерзительного Джека Потрошителя в красавца с роскошным телом (чемпион по бодибилдингу Максим Лосев), сказав тем самым: это не киллер имярек, это сама смерть, прекрасная донельзя в сравнении с уродством жизни. Как Лулу к ней потянется, готовая полюбить во второй раз, готовая начать новую жизнь. И, в общем, начнет ее — на каком этаже мироздания, реши, читатель, сам... А пока итог: в какой-нибудь другой оперной столице «Лулу» наверняка выглядела бы рафинированней и многомерней — как и завещал великий Берг. У нас ее представил любитель эффекта, натиска и крупного мазка. И тем не менее — венок на голову победителя!
Лариса Долгачева
