Год столетия смерти Римского-Корсакова начался с мажорной ноты. Искрящуюся юмором «Майскую ночь», чье действие перенесено из гоголевского XIX века в эпоху коллективизации, сыграли в феврале, а не в мае, что было бы логичнее.
Премьеру отсрочили на двадцать дней, что со стороны выглядело странно, но пошло спектаклю на пользу. «Майская ночь» не та опера, которую можно собрать за короткий репетиционный период, это ансамблевое произведение, где каждая неверно или не вовремя спетая нота грозит разрушить хрупкую архитектонику целого.
Театр имени Станиславского и Немировича-Данченко жив и дееспособен – пожалуй, это самый оптимистичный из итогов спектакля. Предыдущие премьеры в той или иной степени страдали от последствий затяжного безвременья в жизни театра – долголетнего ремонта, подсвеченного пламенем двух пожаров, и скитаний артистов по чужим площадкам. Похоже, теперь все более или менее вернулось в состояние боевой готовности: наверное, в штатном составе «Стасика» больше, чем где бы то ни было, свежих молодых голосов (красноречивый факт: в премьерном составе были заявлены три стажера), старшее поколение тоже вроде не сдает позиции. Печальней обстоит дело с оркестром, но ничего не попишешь, на коллективы оперного профиля у нас почему-то принято смотреть сквозь пальцы – играют, и слава богу. До мариинских оркестровых стандартов тут далеко.
Но вернемся к приятным впечатлениям. Александр Титель вновь подтвердил свой талант постановщика легких и непретенциозных спектаклей, которые приятны глазу и повышают настроение. «Майская ночь» выглядит как сиквел одной из его прошлых работ – развеселого «Обручения в монастыре», на котором публика то и дело сотрясала стены театра громовым хохотом, а забавные мизансцены сообщали действию динамичный темп. Правда, второй опыт Тителя на комическом поприще обнаружил и изъяны авторского стиля: со вкусом прорисованные жанровые эпизоды (трио Головы, Писаря и Винокура в блестящем исполнении Леонида Зимненко, Дмитрия Степановича и Сергея Балашова) явно интереснее и содержательнее, чем линия, связанная с центральными персонажами – Левко и Ганной. Остроумно и смачно воссозданный национальный колорит (даже объявления о запрете на фото- и видеосъемку звучат по-украински) должен бы служить фоном для главной, лирической составляющей сюжета, а получается наоборот. Этот перекос подчеркнут и работой художника-постановщика Владимира Арефьева, создавшего блестящую сценографию с любовно прописанными деталями деревенского быта: форма в новом спектакле выглядит куда красочнее содержания.
Музыкальную концепцию Феликса Коробова отличает тот же дисбаланс. Все, что связано с характерными типажами, сделано прекрасно. Упомянутые Зимненко, Степанович и Балашов идеально соответствуют своим персонажам вокально и внешне, так же как и Вероника Вяткина (ее Свояченица – несколько помятая копия Юлии Тимошенко). С лирическими героями дело обстоит гораздо хуже. Лариса Андреева (Ганна) и Михаил Векуа (Левко) старательно выпевают ноты, но удовольствия от этого процесса не получают ни сами певцы, ни публика: такое исполнение напоминает бег с препятствиями. Головоломная партия Левко печально известна среди теноров, а единственный певец в труппе театра, который мог бы осилить ее без титанических усилий, Алексей Долгов, предпочел этого не делать. В результате «Стасик» попытался повторить бессмысленный подвиг Большого (недавняя «Пиковая дама») – поставить оперу, требующую блестящего тенора на центральную партию, без оного. Закрывшего собой амбразуру Михаила Векуа искренне жаль: Коробов ведет спектакль в таком темпе, на какой у исполнителя часто не хватает вокального дыхания. И нет гарантии, что Сергей Балашов, которому в дальнейшем предстоит петь Левко, а не Винокура, или Олег Полпудин, также назначенный на эту партию, кардинально изменят ситуацию.
Михаил Фихтенгольц, openspace.ru
Автор фото — Вадим Лапин
