Почти на каждом крупном международном соревновании музыкантов появляется артист, в отношении которого мнения жюри и публики расходятся: иногда — не слишком существенно, иногда — кардинально. Особенно часто случается это на Шопеновском конкурсе в Варшаве. В 1970 году таким артистом был американец Джеффри Сванн. Жюри не сочло его достойным награды, а публика сделала своим любимцем. В данном случае к ней присоединились и польские критики, удостоившие артиста специальной премии.
Отражая, очевидно, их мнение, В. Едржейчак посвятил в своем конкурсном обзоре отдельную главу игре этого пианиста, где писал в частности: «Девятнадцатилетний Джеффри Сванн был самой своеобразной личностью и открытием конкурса в пианистическом, музыкальном и художественном плане. Своей интерпретацией он возвышался над целой плеядой соперников, не исключая и его американских коллег».
Эхо варшавского конкурса очень сильно, и поэтому не удивительно, что последующая карьера артиста рассматривается как ответ на вопрос — кто же был прав? Внешне, казалось бы, права публика. Сванн вырос в зрелого артиста, занял свое «место под солнцем». Закончив учебу в Джульярдской школе под руководством А. Унинского (победителя Второго Варшавского конкурса), он стал лауреатом нескольких крупных соревнований — имени королевы Елизаветы в Брюсселе (вторая премия), имени Дино Чани в Милане (первая премия), имени В. Клиберна в Форт-Уорте (третья премия) и других.
«В его распоряжении — сверкающий звук, его игра демонстрирует редкую способность выделять внутренние голоса фортепианной фактуры и проецировать их на фоне широкой и многокрасочной колористической палитры. Он подкупает открытой и искренней манерой игры»,— читаем мы в журнале «Мюзикал Америка». Эти качества приносят ему незаурядный успех и на родине, и в Европе.
Но вместе с тем рецензенты имеют к артисту и немалые претензии. И главная из них — увлечение внешней стороной дела в ущерб художественной сущности исполняемых произведений. Отсутствие пусть и спорных, но серьезных художественных устремлений ощущается и в самой пестроте его репертуара, и в трактовке таких произведений, как сонаты Бетховена, Листа, Скрябина, составляющих основу его программ. А особенно это снижает ценность его шопеновских интерпретаций, хотя музыку великого польского композитора он играет много и охотно.
Словом, на вопрос, поставленный в начале очерка, нет однозначного ответа. Видимо, и те и другие были по-своему правы: публика — почувствовав одаренность артиста, а жюри, зафиксировав его незрелость. Может быть, окончательное решение спора еще впереди, и слушателей ждут новые интересные встречи с пианистом.
Л. Григорьев, Я. Платек
Источник: Современные пианисты, 1990 г.
