Pablo de Sarasate
Сарасате. Андалузский романс →
Сарасате — феноменальное явление. Так, как звучит его скрипка, так она никогда и ни у кого не звучала.
Л. Ауэр
Испанский скрипач и композитор П. Сарасате был блестящим представителем вечно живого, виртуозного искусства. «Паганини конца века, король искусства каденцирования, солнечно светлый художник», — так называли Сарасате современники. Перед его замечательным инструментализмом преклонялись даже принципиальные противники виртуозности в искусстве — И. Иоахим и Л. Ауэр. Сарасате родился в семье военного капельмейстера. Слава сопутствовала ему поистине с первых шагов артистической карьеры. Уже в возрасте 8 лет он дал своя первые концерты в Ла-Корунье, а затем в Мадриде. Испанская королева Изабелла, восхищенная талантом маленького музыканта, наградила Сарасате скрипкой А. Страдивари и предоставила ему стипендию для обучения в Парижской консерватории.
Лишь одного года занятий в классе Д. Алара было достаточно, чтобы тринадцатилетний скрипач окончил одну из лучших консерваторий мира с золотой медалью. Однако чувствуя потребность в углублении музыкально-теоретических знаний, он еще 2 года занимался в классе композиции. Завершив образование, Сарасате совершает множество концертных поездок по странам Европы и Азии. Дважды (1867-70, 1889-90) он предпринял большое концертное турне по странам Северной и Южной Америки. Сарасате неоднократно посещал Россию. Тесные творческие и дружеские узы связывали его с русскими музыкантами: П. Чайковским, Л. Ауэром, К. Давыдовым, А. Вержбиловичем, А. Рубинштейном. О совместном концерте с последним в 1881 г. русская музыкальная пресса писала: «Сарасате столь же бесподобен в игре на скрипке, сколько Рубинштейн не имеет себе соперников на поприще фортепианной игры...»
Секрет творческого и личностного обаяния Сарасате современники видели в почти детской непосредственности его мировосприятия. По воспоминаниям друзей, Сарасате, был простодушным человеком, страстно увлекался коллекционированием тростей, табакерок, прочих антикварных вещиц. Впоследствии всю собранную им коллекцию музыкант передал своему родному городу Памплрне. Ясное, жизнерадостное искусство испанского виртуоза почти в течение полувека пленяло слушателей. Его игра привлекала особым певуче-серебристым звучанием скрипки, исключительным виртуозным совершенством, феерической легкостью и, кроме того, романтической приподнятостью, поэтичностью, благородством фразировки. Репертуар скрипача был исключительно обширен. Но с наибольшим успехом он исполнял собственные сочинения: «Испанские танцы», «Баскское каприччио», «Арагонскую охоту», «Андалусскую серенаду», «Наварру», «Хабанеру», «Сапатеадо», «Малагуэнью», знаменитые «Цыганские напевы». В этих сочинениях особенно рельефно проявились национальные черты композиторского и исполнительского стиля Сарасате: ритмическое своеобразие, колористическое звукоизвлечение, тонкое претворение традиций народного искусства. Все эти сочинения, как и две большие концертные фантазии «Фауст» и «Кармен» (на темы одноименных опер Ш. Гуно и Ж. Бизе), до сих пор остаются в репертуаре скрипачей. Произведения Сарасате оставили значительный след в истории испанской инструментальной музыки, оказав заметное влияние на творчество И. Альбениса, М. де Фальи, Э. Гранадоса.
Многие крупные композиторы того времени посвящали Сарасате свои произведения. Именно в расчете на его исполнение были созданы такие шедевры скрипичной музыки, как Интродукция и рондо-каприччиозо, «Хаванез» и Третий скрипичный концерт К. Сен-Санса, «Испанская симфония» Э. Лало, Второй скрипичный концерт и «Шотландская фантазия» М. Бруха, концертная сюита И. Раффа. Выдающемуся испанскому музыканту посвятили свои сочинения Г. Венявский (Второй скрипичный концерт), А. Дворжак («Мазурек»), К. Гольдмарк и А. Макензи. «Величайшее значение Сарасате», — отмечал в связи с этим Ауэр, — «основывается на том широком признании, которое он снискал своим исполнением выдающихся скрипичных произведений своей эпохи». В этом — громадная заслуга Сарасате, одна из самых прогрессивных сторон исполнительской деятельности великого испанского виртуоза.
И. Ветлицына
Виртуозное искусство не умирает. Даже в эпохи высшего торжества художественных направлений всегда находятся музыканты, увлекающие «чистой» виртуозностью. Сарасате был одним из них. «Паганини конца века», «король искусства каденцирования», «солнечно-светлый художник», — так называли Сарасате современники. Перед его виртуозностью, замечательным инструментализмом преклонялись даже те, кто принципиально отвергал виртуозность в искусстве — Иоахим, Ауэр.
Сарасате покорял всех. Секрет его обаяния заключался в почти детской непосредственности его искусства. На таких художников «не сердятся», их музыку принимают как пение птиц, как звуки природы — шум леса, журчанье ручья. Разве могут быть претензии к соловью? Он поет! Вот также и Сарасате. Он пел на скрипке — и слушатели замирали от восторга; он «рисовал» красочные картины народных испанских танцев — и они представали в воображении слушателей как живые.
Ауэр ставил Сарасате (после Вьетана и Иоахима) выше всех скрипачей второй половины XIX века. В игре Сарасате его удивляли необыкновенная легкость, естественность, непринужденность его технического аппарата. «Как-то в один из вечеров, — пишет в воспоминаниях И. Налбандьян, — я попросил Ауэра рассказать мне о Сарасате. Леопольд Семенович приподнялся с дивана, посмотрел на меня долгим взглядом и сказал: Сарасате — феноменальное явление. Так, как звучит его скрипка, так она никогда и ни у кого не звучала. В игре Сарасате совсем не слышно «кухни», ни волос, ни канифоли, ни перемен смычка и никакой работы, напряжения — все он играет шутя, и все у него звучит идеально...» Отправляя Налбандьяна в Берлин, Ауэр советовал ему воспользоваться любым случаем, чтобы послушать Сарасате, а если представится возможность, то и поиграть ему на скрипке. Налбандьян добавляет, что при этом Ауэр протянул ему рекомендательное письмо, с весьма лаконичным адресом на конверте: «Европа — Сарасате». И этого было достаточно.
«По возвращении в Россию, — продолжает Налбандьян,— я сделал подробный доклад Ауэру, на что он сказал: «Вот видите, какую пользу вам принесла поездка за границу. Вы слышали высшие образцы исполнения классических произведений великими музыкантами-художниками Иоахимом и Сарасате — высшее виртуозное совершенство, феноменальное явление скрипичной игры. Какой счастливец Сарасате, не то что мы — рабы скрипки, которые должны каждый день работать, а он живет в свое удовольствие». И прибавил: «А зачем ему играть, когда все и без того у него выходит?» Сказав это, Ауэр грустно посмотрел на свои руки и вздохнул». Ауэр обладал «неблагодарными» руками и должен был постоянно, ежедневно много трудиться, чтобы сохранять технику».
«Имя Сарасате было магическим для скрипачей,— пишет К. Флеш. — С благоговением, словно это был некий феномен из страны чудес, смотрели мы, мальчики (это было в 1886 г.), на маленького черноглазого испанца — с тщательно подстриженными, черными как уголь, усами и такими же курчавыми, вьющимися, заботливо причесанными волосами. Этот человечек выходил на эстраду большими шагами, с истинно испанским величием, внешне спокойный, даже флегматичный. И затем он начинал играть с неслыханной свободой, с быстротой, доведенной до предела, приводя публику в величайший восторг».
Жизнь Сарасате сложилась на редкость счастливо. Он был в полном смысле этого слова любимец и баловень судьбы.
«Я родился, — пишет он, —14 марта 1844 года в Памплоне, главном городе провинции Наварры. Мой отец был военным капельмейстером. Я учился играть на скрипке с самого раннего детства. Когда мне было всего 5 лет от роду, я уже играл в присутствии королевы Изабеллы. Мое исполнение понравилось королю и он назначил мне пенсию, которая позволила мне поехать в Париж учиться».
Судя по другим биографиям Сарасате, эти сведения не точны. Родился он не 14, а 10 марта 1844 года. При рождении его назвали Мартин Мелитон, имя же Пабло он присвоил себе позднее, живя в Париже.
Отец его, баск по национальности, был хорошим музыкантом. Первоначально он сам обучал сына на скрипке. В 8-летнем возрасте вундеркинд дал концерт в Ла-Корунье и одаренность его была столь очевидной, что отец решил везти его в Мадрид. Здесь он отдал мальчика в обучение Родригесу Саесу.
Когда скрипачу исполнилось 10 лет, его показали при дворе. Игра маленького Сарасате произвела ошеломляющее впечатление. Он получил от королевы Изабеллы в подарок прекрасную скрипку работы Страдивари, мадридский двор взял на себя расходы по его дальнейшему образованию.
В 1856 году Сарасате был послан в Париж, где его принял в свой класс один из выдающихся представителей французской скрипичной школы — Дельфин Алар. Через девять месяцев (почти невероятно!) он окончил полный курс консерватории и удостоился первой премии.
Очевидно, юный скрипач попал к Алару уже с достаточно развитой техникой, иначе его молниеносное окончание консерватории не объяснить. Однако, окончив ее по классу скрипки, он еще на 6 лет задержался в Париже для изучения теории музыки, гармонии и других областей искусства. Только на семнадцатом году жизни Сарасате оставил парижскую консерваторию. С этой поры начинается его жизнь странствующего концертанта.
Первоначально он отправился в длительную поездку по Северной и Южной Америке. Организовал ее живший в Мексике богатый купец Отто Гольдшмидт. Превосходный пианист, сверх функций импресарио он взял на себя обязанности аккомпаниатора. Материально поездка оказалась успешной, и Гольдшмидт сделался пожизненным импресарио Сарасате.
После Америки Сарасате возвратился в Европу и здесь быстро завоевал фантастическую популярность. Его концерты во всех европейских странах проходят с триумфом, а у себя на родине он становится национальным героем. В 1880 году в Барселоне восторженные почитатели Сарасате устроили факельное шествие, на котором присутствовало 2000 человек. Железнодорожные общества предоставляли в Испании целые поезда в его пользование. В Памплону он приезжал почти ежегодно, горожане устраивали ему помпезные встречи, возглавлявшиеся муниципалитетом. В честь его обязательно давали корриду, Сарасате отвечал на все эти почести концертами в пользу бедных. Правда, один раз (в 1900 г.) празднества по случаю приезда Сарасате в Памплоне чуть не оказались сорванными. Их попытался отменить по политическим мотивам вновь избранный мэр города. Он был монархистом, а Сарасате слыл демократом. Намерения мэра вызвали возмущение. «Вмешались газеты. И побежденный муниципалитет вместе со своим главой вынужден был подать в отставку. Случай, пожалуй, единственный в своем роде».
В Россию Сарасате приезжал неоднократно. Впервые — в 1869 году он посетил только Одессу; вторично — в 1879 году гастролировал в Петербурге и Москве.
Вот что писал Л. Ауэр: «Одним из самых интересных среди знаменитых иностранцев, приглашенных Обществом (имеется в виду Русское музыкальное общество. — Л. Р.), был Пабло де Сарасате, тогда еще молодой музыкант, приехавший к нам после своих ранних блестящих успехов в Германии. Я его тогда видел и слышал в первый раз. Он был небольшого роста, худощавый, но в то же время очень изящный, с красивой головой, с пробором посредине черных волос, согласно моде того времени. Как отступление от общего правила, он носил на груди большую ленту со звездою полученного им испанского ордена. Это было новостью для всех, так как обычно только принцы крови и министры появлялись в таких украшениях на официальных приемах.
Первые же ноты, извлеченные им из своего Страдивариуса — увы, теперь немого и навеки похороненного в Мадридском музее! — произвели на меня сильное впечатление красотой и кристаллической чистотой тона. Обладая замечательной техникой, он играл без всякого напряжения, как бы еле притрагиваясь к струнам своим магическим смычком. Не верилось, чтобы эти чудные звуки, ласкающие слух, подобно голосу юной Аделины Патти, могли исходить из таких грубо материальных вещей, как волосы и струны. Слушатели были в восхищении и, разумеется, Сарасате имел необыкновенный успех».
«В самый разгар своих петербургских триумфов,— пишет далее Ауэр, — Пабло де Сарасате оставался хорошим товарищем, предпочитая общество своих музыкальных друзей выступлениям в богатых домах, где он получал за вечер от двух до трех тысяч франков — гонорар чрезвычайно высокий для того времени. Свободные же вечера. он проводил с Давыдовым, Лешетицким или со мною, всегда веселый, улыбающийся и в хорошем настроении, чрезвычайно радуясь, когда ему удавалось выиграть у нас несколько рублей в карты. С дамами он бывал очень галантен и всегда носил с собою несколько маленьких испанских вееров, которые имел обыкновение дарить им на память».
Россия покорила Сарасате своим гостеприимством. Через 2 года он снова дает здесь серию концертов. После первого концерта, состоявшегося 28 ноября 1881 года в Петербурге, в котором Сарасате выступил вместе с А. Рубинштейном, музыкальная пресса отмечала: Сарасате «столь же бесподобен в игре на скрипке, сколько первый (т. е. Рубинштейн. — Л. Р.) не имеет себе соперников на поприще фортепианной игры, за исключением, конечно, Листа».
Приезд Сарасате в Петербург в январе 1898 года снова отмечен триумфом. Несметная толпа публики заполнила зал Дворянского собрания (нынешней Филармонии). Вместе с Ауэром Сарасате дал квартетный вечер, на котором исполнил «Крейцерову сонату» Бетховена.
В последний раз Петербург слушал Сарасате уже на склоне его жизни, в 1903 году, и отзывы прессы свидетельствуют о том, что виртуозное мастерство он сохранил до старости. «Выдающиеся качества артиста — сочный, полный и сильный тон его скрипки, блестящая техника, преодолевающая всевозможные трудности; и, наоборот, легкий, нежный и певучий смычок в пьесах более интимного характера — всем этим в совершенстве владеет испанец». Сарасате остается пока все тем же «царем скрипачей», в принятом смысле этого слова. Несмотря на свою старость, он удивляет еще своей живостью и легкостью всего исполняемого».
Сарасате был уникальным явлением. Для современников он открыл новые горизонты скрипичной игры: «Однажды в Амстердаме,— пишет К. Флеш,— Изаи, беседуя со мной, дал такую оценку Сарасате: «Это он научил нас играть чисто». Стремление современных скрипачей к техническому совершенству, точности и непогрешимости игры исходит от Сарасате со времени его появления на концертной эстраде. До него свобода, плавность и блеск исполнения считались более важными».
«... Он был представителем нового типа скрипача и играл с потрясающей технической легкостью, без малейшего напряжения. Кончики его пальцев опускались на гриф совершенно естественно и спокойно, не ударяя о струны. Вибрация была гораздо шире, чем это было принято у скрипачей до Сарасате. Он справедливо считал, что владение смычком является первейшим и самым главным средством извлечения идеального — по его мнению — тона. «Удар» его смычка о струну попадал точно в центр между крайними точками подставки и грифа скрипки и едва ли когда-либо приближался к подставке, где, как мы знаем, можно извлечь характерный звук, сходный по напряженности со звуком гобоя».
Анализ исполнительского мастерства Сарасате делает и немецкий историк скрипичного искусства А. Мозер: «На вопрос, какими же средствами достигал Сарасате такого феноменального успеха, — пишет он, — следует в первую очередь ответить — звуком. Тон его, без всяких «примесей», полный «сладости», действовал, когда он начинал играть, прямо ошеломляюще. Я говорю «начинал играть» не без умысла, так как звук Сарасате, несмотря на всю свою красоту, был однообразным, почти неспособным к изменению, благодаря чему уже через некоторое время, что называется «приедался», словно постоянная солнечная погода в природе. Вторым фактором, обуславливавшим успех Сарасате, была совершенно невероятная легкость, свобода, с которой он пользовался своей колоссальной техникой. Интонировал он безошибочно чисто и наивысшие трудности одолевал с исключительной грацией».
Ряд сведений о технических элементах игры Сарасате сообщает Ауэр. Он пишет, что Сарасате (и Венявский) «обладали стремительной и точной, чрезвычайно длинной трелью, являвшейся прекрасным подтверждением их технического мастерства». В другом месте той же книги Ауэра читаем: «Сарасате, обладавший ослепительным тоном, употреблял только staccato volant (т. е. летучее стаккато.— Л. Р.), не очень быстрое, но бесконечно грациозное. Последняя черта, то есть грация, освещала всю его игру и дополнялась исключительно певучим звуком, однако не слишком сильным». Сравнивая манеру держания смычка Иоахима, Венявского и Сарасате, Ауэр пишет: «Сарасате держал смычок всеми пальцами, что не мешало ему выработать свободный, певучий тон и воздушную легкость в пассажах».
В большинстве отзывов отмечается, что классика не давалась Сарасате, хотя он много и часто обращался к произведениям Баха, Бетховена, любил играть в квартетах. Мозер рассказывает, что после первого исполнения Концерта Бетховена в Берлине в 80-х годах, последовала рецензия музыкального критика Е. Тауберта, в которой интерпретация Сарасате была довольно резко раскритикована в сравнении с иоахимовской. «На следующий день, встретившись со мной, взбешенный Сарасате крикнул мне: «Конечно, в Германии полагают, что тот, кто исполняет Концерт Бетховена, должен при этом потеть, как ваш толстый маэстро!»
Успокаивая его, я заметил, что был возмущен, когда публика, пришедшая в восторг от его игры, прервала аплодисментами оркестровое тутти после первого соло. Сарасате напустился на меня: «Милый человек, не болтайте подобную ерунду! Оркестровые тутти для того и существуют, чтобы дать возможность солисту передохнуть, а публике поаплодировать». Когда же я, ошеломленный таким детским суждением, покачал головой, он продолжал: «Оставьте меня в покое с вашими симфоническими произведениями. Вы спрашиваете, почему я не играю концерт Брамса! Я совсем не хочу отрицать, что это довольно хорошая музыка. Но неужто вы считаете меня настолько лишенным вкуса, чтобы я, выйдя на эстраду со скрипкой в руках, стоял и слушал, как в Адажио гобой проигрывает публике единственную мелодию всего произведения?»
Красочно описывает Мозер и камерное музицирование Сарасате: «Во время более длительных пребываний в Берлине Сарасате имел обыкновение приглашать к себе в гостиницу «Кайзергоф» для квартетной игры вместе со мной моих друзей-испанцев и соучеников Е. Ф. Арбоса (скрипка) и Августино Рубио (виолончель). Сам он исполнял партию первой скрипки, Арбос и я попеременно играли партию альта и второй скрипки. Его любимыми квартетами были, наряду с ор. 59 Бетховена, квартеты Шумана и Брамса. Именно они чаще всего и исполнялись. Сарасате играл крайне старательно, выполняя все предписания композитора. Звучало, конечно, замечательно, но «внутреннее», что было «между строк», оставалось не выявленным».
Слова Мозера и его оценки характера интерпретации Сарасате классических произведений находят подтверждение в статьях и других рецензентов. Часто указывается на монотонность, однообразие, отличавшее звучание скрипки у Сарасате, и на то, что произведения Бетховена, Баха ему плохо удавались. Вместе с тем характеристика Мозера все же односторонняя. В произведениях, близких его индивидуальности, Сарасате выказывал себя тонким художником. По всем отзывам, например, он бесподобно исполнял концерт Мендельсона. Да и так ли уж плохо исполнялись сочинения Баха и Бетховена, если такой строгий ценитель, как Ауэр, отзывался об интерпретаторском искусстве Сарасате положительно!
«Между 1870 и 1880 годами тенденция исполнять в публичных концертах высокохудожественную музыку настолько разрослась, и этот принцип получил такое всеобщее признание и поддержку со стороны прессы, что это побудило выдающихся виртуозов, вроде Венявского и Сарасате — наиболее замечательных представителей этого направления — широко использовать в своих концертах скрипичные сочинения высшего типа. Они включили «Чакону» Баха и другие его произведения, а также Концерт Бетховена в свои программы, и при наиболее ярко выраженной индивидуальности интерпретации (я имею в виду индивидуальность в лучшем смысле этого слова), их подлинно художественное истолкование и адекватное исполнение немало способствовали их славе».
По поводу интерпретации Сарасате посвященного ему Третьего концерта Сен-Санса сам автор писал: «Мною написан концерт, в котором первая и последняя части очень экспрессивны; они разделены частью, где все дышит спокойствием — словно озеро между горами. Большие скрипачи, оказывавшие мне честь исполняя это произведение, обычно не понимали этого контраста — они вибрировали на озере, точно так же, как в горах. Сарасате, для которого написан концерт, был столь же спокоен на озере, сколь взволнован в горах». И далее композитор заключает: «Нет ничего лучшего при исполнении музыки, как передать ее характер».
Кроме концерта Сен-Санс посвятил Сарасате «Рондо-каприччиозо». Другие композиторы таким же способом выразили свое восхищение игрой скрипача. Ему посвятили: Первый концерт и Испанскую симфонию Э. Лало, Второй концерт и Шотландскую фантазию М. Брух, Второй концерт Г. Венявский. «Величайшее значение Сарасате, — утверждал Ауэр, — основывается на том широком признании, которое он снискал своим исполнением выдающихся скрипичных произведений своей эпохи. Его заслугой является и то, что он первый популяризировал концерты Бруха, Лало и Сен-Санса».
Лучше всего Сарасате передавал виртуозную музыку и собственные произведения. В них он был бесподобен. Из его сочинений большую известность приобрели Испанские танцы, Цыганские напевы, Фантазия на мотивы из оперы «Кармен» Бизе, Интродукция и тарантелла. Наиболее положительную и близкую к истине оценку Сарасате-композитору дал Ауэр. Он писал: «Оригинальные, талантливые и подлинно концертные пьесы самого Сарасате — «Airs Espagnoles», столь ярко окрашенные пламенной романтикой его родной страны, — без сомнения представляют собой ценнейший вклад в скрипичный репертуар».
В Испанских танцах Сарасате создал красочные инструментальные обработки родных ему напевов и сделаны они с тонким вкусом, изяществом. От них — прямой путь к миниатюрам Гранадоса, Альбениса, де Фалья. Фантазия на мотивы из «Кармен» Бизе — едва ли не лучшая в мировой скрипичной литературе в избранном композитором жанре виртуозных фантазий. Ее смело можно поставить в один ряд с самыми яркими фантазиями Паганини, Венявского, Эрнста.
Сарасате первый из скрипачей, чья игра была записана на грампластинки; он исполнил Прелюдию из Ми-мажорной партиты И.-С. Баха для скрипки соло, а также Интродукцию и тарантеллу собственного сочинения.
Сарасате не имел семьи и фактически всю жизнь отдал скрипке. Правда, он питал страсть к коллекционированию. Объекты его коллекций были довольно забавны. Сарасате и в этой страсти казался большим ребенком. Он увлекался коллекционированием... тростей (!); собирал трости, украшенные золотыми набалдашниками и инкрустированные драгоценными камнями, ценные предметы древности и антикварные вещицы. После него осталось состояние, оцениваемое в 3000000 франков.
Сарасате умер в Биаррице 20 сентября 1908 года 64 лет от роду. Все, что нажил, он завещал главным образом художественным и благотворительным организациям. По 10 000 франков получили Парижская и Мадридская консерватории; кроме того каждая из них — по скрипке Страдивари. Большая сумма была предназначена для премий музыкантам. Свою замечательную художественную коллекцию Сарасате передал родному городу Памплоне.
Л. Раабен
