Клавирабенд Вазгена Вартаняна к 100-летию геноцида армян
«100-летию геноцида армян посвящается…» — такой эпиграф предшествовал сольному концерту пианиста Вазгена Вартаняна. 13 апреля в Большом зале Московской консерватории музыкант в очередной раз завоевал публику великолепным мастерством и неожиданными творческими находками.
От мемориального вечера всегда ожидаешь серьезной, глубокой программы, включающей особенно медленные, ламентозные композиции, задевающие слушателя за живое. Тем сильнее было пристальное внимание к грядущему событию, ведь репутация Вартаняна закрепила за ним славу этакого технически совершенного бунтаря, набрасывающегося на сверхсложные программы и производящего эффект действующего вулкана.
Однако заявленные произведения свидетельствовали, что на сей раз музыкант предстанет перед слушателями в совершенно ином амплуа: никакой бравурной аффектации, — только работа со звуком, только мельчайшие грани образа.
Особенно интриговали сочинения в транскрипции самого исполнителя:
Шесть танцев Комитаса, «Пассакалья» из Четвертой симфонии Брамса, «Дуэт» и «Рапсодия» Толибхона Шахиди в переложении для дудука с фортепиано. В последних номерах к пианисту должен был присоединиться всемирно известный исполнитель, национальная гордость Армении дудукист Дживан Гаспарян.
Вопреки печально существующей российской тенденции, по которой большие концертные залы заполняются полностью только в особых случаях, концерт Вартаняна проходил на грани аншлага. Публика была пестрой и состояла из меломанов, ценителей интеллектуального досуга, патриотически настроенных соотечественников музыканта, его друзей, почитателей и поклонниц (последних следует выделить в особую группу, так как экстатически-восторженные женские возгласы в антракте слышались со всех сторон). Возможно, именно благодаря этой разнородности атмосфера в зале была накалена до предела: каждый ожидал чего-то своего… и не обманулся в ожиданиях.
Концерт проходил под знаком высокого вкуса.
Пианист держался сдержанно и отчасти даже скромно, вопреки своей обычной, слегка воинственной манере.
Никаких заигрываний с залом: возникло ощущение, что слушатели — всего лишь гости, которым позволено наблюдать некую сакральную церемонию. С первых же звуков «Танцев» Комитаса стало понятно, что Вартанян владеет языком нюансировки, музыкального дыхания, передачи в звуках живой рельефной картинки так же прекрасно, как и сокрушительной техникой. Честно говоря, в этот вечер как-то вообще забылось, что существует музыка совсем иного плана — громогласная, сверхвиртуозная, пышная. Даже пьесы Бабаджаняна, которого зачастую причисляют к академической эстраде, прозвучали на редкость горделиво и благородно.
А что уж говорить об Adagio из «Хаммерклавира» Бетховена! Почти двадцать минут медленной музыки, находящейся в недрах одной чувственной сферы, представляют собой сложнейшую задачу для исполнителя: как тут не поддаться искушению «жить от ноты к ноте», а выстроить целое, наполнить произведение жизнью, сделав его максимально понятным для публики? Слушая Adagio в исполнении Вартаняна, хотелось только одного: закрыть глаза и думать — какая невозможная, нереальная красота! Правда, для многих слушателей это оказалось самой непростой частью концерта, но тут уж ничего не попишешь. Дело воспитания.
В новом Вартаняне-философе больше всего покорило его владение звуком.
Во-первых, динамика. В свое время Веберна называли «мастером pianissimo». Услышав Вартаняна, захотелось дать ему точно такое же определение. Тишайшие звуки были совершенны до мурашек.
Во-вторых, краска. Концертная программа состояла из сочинений тембрально полярных: от прозрачной хрупкости «армянского импрессионизма» в Танцах Комитаса до «Пассакальи» Брамса с ее генетически заложенной оркестровой мощью. И рояль послушно преображался в челесту или колокольчики; ревел симфоническим tutti; передавал вибрирующий перебор струн тара, надрывный плач зурны, гипнотические удары доола. Кстати, последний проявил себя более чем натуралистично: в собственной редакции Танцев Комитаса Вартанян добавил мимолетный штрих — несколько тактов ритмической последовательности по «дереву» инструмента. Всего лишь деталь — не более, но насколько уместной она оказалась! Будто призраки прошлого на миг стали чуть более осязаемыми и снова исчезли.
Удивила брамсовская «Пассакалья».
От фортепианных транскрипций симфонической музыки всегда подсознательно ожидаешь, что аранжировщик будет ориентироваться на оркестровое звучание и подражать ему. Здесь же слушателю была представлена совершенно самостоятельная фортепианная пьеса, как будто даже не знакомая, но вызывающая ощущение де жа вю.
Еще одна премьера пришлась на коду концерта, когда к пианисту присоединились два великолепных исполнителя на дудуке, Дживан Гаспарян-старший и его внук. Произведения нашего современника Толибхона Шахиди вернули слушателей в атмосферу щемяще-болезненной красоты восточной музыки. Концерт завершился на ностальгической ноте.
Любой артист должен уметь преображаться на сцене, чтобы публика поверила в то, о чем он хочет сказать. Но Вартаняну это было не нужно. Он просто играл так, как чувствует, и говорил о тех вещах, в которых не сомневается. И это подкупало больше, чем любая артистическая поза или неоправданный пафос. Оглушительные овации зала доказали его правоту. Поверила ему и я.
Автор фото — Шухрат Юлдашев
