С Арменом Борисовичем мы встретились у него в театре после репетиции. Новый спектакль был уже на выпуске, и в кабинете Джигарханяна постоянно кто-то появлялся по неотложным вопросам. Народный артист давал интервью. И в то же самое время, подобно Юлию Цезарю, принимал посетителей, отвечал на бесконечные телефонные звонки, но при этом ни на секунду не терял нити нашего разговора.
— Не люблю политический театр, — сказал он. — Мне такой вид театра никогда не импонировал, даже в те времена, когда он был у нас весьма популярен.
— Странно, что вы отрицаете его как жанр. Ведь вы за свою жизнь сыграли столько ролей острого социального звучания.
— Это разные вещи. Я, наверное, так воспитан и так обучен, что думаю: театр призван возбуждать чувства и только. Любить, ненавидеть, умирать, рождаться, жить — вот его категории.
— А как же быть с созвучием театра конкретному времени? Разве оно не нужно?
— Возьмем любую пьесу великого автора, например, Чехова Антона Павловича. Вот вам самый мощный политический театр, какой только может быть. Потому что у Чехова задействованы живые люди, составляющие определенное общество с его болезнями, надеждами. А дальше — разных зрителей задевают разные вещи. Кому-то важно, что у заглавного героя жена еврейка, а кто-то переживает вместе с Ивановым его усталость, растерянность. Есть и такие, кого вообще ничего в этой пьесе не задевает. А на самом деле Чехов в «Иванове» написал историю несчастного человека. И уже потом мы благодаря гениальности этого автора делаем для себя те или иные выводы из этой истории.
— Ну, хорошо, а разве шекспировский «Ричард III» тоже не имеет никакого отношения к политическому театру?
— Никакого! Это еще одна абсолютно человеческая вещь. Я играл Ричарда и помню, как после жуткой сцены соблазнения им леди Анны одна женщина из зала мне выкрикнула: «Подлостью можно всего добиться!» Вот вам нормальная человеческая реакция, а то, что Ричард — король и, значит, все же политический деятель, здесь совсем не важно.
— А пьеса Эдварда Радзинского «Театр времен Нерона и Сенеки», которую вы играли в Театре имени Вл.Маяковского в эпоху застоя? Зрители находили в ней прозрачные аналогии с нашим режимом несвободы.
— Все равно это был именно человеческий театр. Мы играли спектакль про сексуально распущенного человека, который, к несчастью, почему-то стал императором. Но мог им и не стать. Все, что впрямую связано с политикой, в театре выглядит убого. Если уж на то пошло, самый политический текст за сотни лет до В.И.Ленина написал Сервантес. Помните — «каждая кухарка может управлять государством»? А теперь вспомним, как Дон Кихот назначил неграмотного Санчо Пансу губернатором. И первое, что сделал новый «руководитель», — сказал: «Приведите моего осла, он будет спать рядом со мной».
Я, например, не жалею, что снялся в роли Сталина в фильме режиссера Юрия Кары, посвященном актрисе Валентине Серовой. Мне только жалко, что я не нашел в тексте моей роли ни одного живого слова, одни только цитаты из газетных выступлений. Кстати, я отказался от портретного грима Сталина, очень условно держал трубку в руках, даже не курил — это уже такая штампяра! Знаете, наш общий друг Фридрих Ницше гениально сказал: «Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины». А когда идут буквальные тексты, и ты понимаешь — вот выступление вождя на заводе Лихачева, вот его статья в «Комсомольской правде» — становится тоскливо. Можно подумать, что этот индивидуум никогда не чихал, не матерился...
Я вот думаю — мы никогда не рискнем сыграть, скажем, Ленина без грима. Надо обязательно заклеить артиста лысиной, усами, бородой.
— Но в «Ленкоме», в пьесе Михаила Шатрова артист Олег Янковский выходил в этой роли без грима.
— Он выходил не в роли. В пьесе было сказано: «Выходит человек с книгой В.И.Ленина». То есть там был прием «от театра».
— Сейчас много говорят о том, что деятели культуры молчат по поводу того или иного события в жизни общества. Видимо, все еще принято считать, что в тяжелых, конфликтных ситуациях люди искусства как властители умов должны вмешаться, подать свой голос.
— Смотря, что понимать под подачей голоса. Я ведь почти убежден, что все, меняющее нашу жизнь в худшую сторону, мы делаем сами. Приходят малоодаренные люди, как говорят психиатры, с синдромом некомпетентности, и начинают орудовать. А потом оказывается: кто-то не досчитал или пересчитал. И наступают экономические бедствия.
— А если выступить не по вопросу экономики, но по поводу каких-то моментов, связанных с общественной ситуацией?
— Всегда находится огромное количество баламутов, которые на этих ситуациях греют руки. Может быть, я рассуждаю наивно, но мне кажется чушью все это словоговорение.
Я скажу цинично: те, кто заваривают кашу, и газет не читают, и пламенных выступлений не слушают. Я всегда помню о недобросовестных людях. Ведь никто так не повредил взаимоотношениям армянского и азербайджанского народов, как их собственная интеллигенция! Наболтали, набаламутили — иди тогда, стреляй, если такой смелый! Замечательно ответил адмирал Нельсон, когда к нему вбежали возбужденные молодые офицеры с криками: «Что делать? Что делать?» Он сказал: «Пусть каждый делает свое дело».
— Давайте тогда и мы поговорим о своем деле. Осенью ваш театр ездил на гастроли в Ереван.
— Мы были там в сентябре десять дней, сыграли девять спектаклей. Повезли то, чем гордимся, спектакли «Три сестры», «Дон Жуан», «Сюда бы еще пару мужиков» Л.Каннингема и «Нас ждут далеко-далеко, не здесь» В.Мухарьямова.
Играли мы в помещении национального Театра имени Г.Сундукяна. Поскольку я сам ереванец и всегда гордился своей родиной, я обратился к тогда еще будущему президенту Сержу Саргсяну с просьбой помочь. Поездов на Ереван сейчас нет, авиаперевозка вышла очень дорогой. Я бесконечно благодарен и президенту, и председателю СТД Армении Акопу Казанчану, и Минкульту страны — без их помощи гастроли бы не состоялись.
— Как принимали зрители?
— У нас было девять аншлагов, причем все шло по нарастающей. Сначала люди приходили по пригласительным билетам, а потом в кассах стояли очереди, и наша администрация пряталась от желающих попасть в театр, так как билетов не хватало.
— Армяноязычная публика смотрела спектакли на русском языке? Молодежь независимой страны понимает русский?
— Услышат ваш вопрос, оскорбятся. Знает молодежь русский язык, знает и английский. Я как раз другого боялся. Сейчас армяне спокойно ездят в США, Францию — там много наших соотечественников. Особенно люди состоятельные легко перелетают туда-сюда, могут пообедать и поужинать в Париже, сходить в «Комеди Франсез». А тут Джигарханян со своим московским театром. К счастью, на нашей посещаемости это не отразилось. Второй важный момент — в зале было полным-полно молодежи. Я даже собрал своих актеров и предупредил их: армянская молодежь более свободно выражает эмоции. Если им станет скучно, они будут шуметь, чихать, переговариваться. И второй спектакль мои ребята сыграли еще сильнее, в зале стояла звенящая тишина. Для меня это было очень радостно, и актеры уехали счастливые.
— А какие дела у вас дома, в Театре Джигарханяна?
— Вы будете смеяться, но мы делаем спектакли, такое у нас занятие. Сейчас выпускаем «Тысячу и одну ночь». В основе спектакля сказка «Али-Баба и сорок разбойников», но хотим еще захватить другие сюжеты этой великой литературы. Мы ведь о ней в большинстве своем ничего не знаем, знаем только, что Восток — дело тонкое. К известной инсценировке Вениамина Смехова мы сделали пролог. Ведь эта длинная история начинается с того, как Шахрияр, уличив жену в предательстве, собрался истреблять всех девственниц. И тогда Шехерезада решила спасти человечество и стала рассказывать ему сказки.
— Кто режиссер спектакля?
— Есть такой неизвестный режиссер Армен Джигарханян. Ему помогает наш актер Алексей Анненков. Мне показалось, надо донести до людей информацию о том, что есть такое великое произведение «Тысяча и одна ночь». 27 томов! А самое гениальное — это конец, которого я раньше не знал. После всех этих ночей Шехерезада привела к Шахрияру их общего сына, и этот ребенок, плод их любви, сыграл решающую роль — казни прекратились.
Следующим спектаклем станет «Вор» Эдуардо де Филиппо, который ставит наш режиссер Юрий Клепиков. А дальше мы замахнулись на «Дядю Ваню» — надо дать актерам серьезный материал, чтобы росли, умнели.
— Время от времени мы вас видим на экране. Не столько, конечно, сколько прежде. Помните, про количество ваших киноролей даже шутили на разные лады. Вы часто сейчас снимаетесь?
— Периодически. Но в небольших сценах. Более 10 часов съемок не выдерживаю, глаза устают.
— Пока мы с вами беседовали, вам позвонили по поводу съемок в рекламном ролике. Кажется, про майонез. Вы как вообще к этому делу относитесь?
— Нормально. Хотя сам я майонез не люблю. А к рекламе отношусь нормально. Всегда привожу один пример: на экране великий Рэй Чарльз играет и поет, а потом берет бутылку колы и пьет. И я понимаю, что ему можно верить и напиток можно пить. Если артист Сиськин рекламирует то-то и то-то, надо сделать так, чтобы этому артисту верили. Юмора должно быть побольше.
— Ну Джигарханяну-то поверят и побегут покупать майонез. А вот безвестному, как вы говорите, Сиськину куда сложнее. Снялся он в рекламе, скажем, средства от диареи, а потом получил в театре роль Гамлета. С кем и с чем будет ассоциировать его зритель — стыдно даже предположить.
— Поэтому рекламировать презервативы я никогда не соглашаюсь. А вообще, если, допустим, Марлон Брандо говорит, что данный товар хорош, ему веришь.
— Армен Борисович, а на сцену вы будете в ближайшее время выходить?
— Нет. Я наигрался вдоволь. Я вам больше скажу — проблема потенции в искусстве видна, как нигде! На сцене сразу ясно, могут от этого человека быть дети или нет. Мне один знакомый как-то сказал: «Возьми себе маленькие роли, сделай из них конфету». А какой смысл? Я и так в театре целыми днями нахожусь, театром и занимаюсь, меня это увлекает. Я все уже сыграл, многое полюбил, многое потерял, и плакал, и смеялся... Если нужно, я корректно показываю своим артистам, что бы сделал на их месте. Я почти всегда уже был на их месте! Знаете, как Чехову актеры говорили: «Антон Павлович тут неудобный текст». А он отвечал: «Удобный, я пробовал». Или вот вам великий пример: прежде чем описать дорогу Раскольникова к старухе-процентщице, Достоевский сам дважды ее пробежал... Нет, я наигрался, пусть другие поиграют.
Наталия Каминская
