Московская «Геликон-опера» показала вторую серию спектаклей по опере Верди «Бал-маскарад»: постановка, приуроченная к 200-летию со дня рождения великого итальянского композитора, впервые была представлена столичной публике в начале сентября — именно ею театр открыл свой сезон.
В недалёком прошлом один из самых шумных и амбициозных театров столицы, в последние годы он несколько снизил свою активность, но отдать дань уважения двум великим классикам оперного театра — Верди и Вагнеру — всё-таки нашел в себе силы. Правда, полноценной вагнеровской премьеры показать не удалось — ограничились театрализованной нарезкой «Nibelungopera.ru» — но зато провели целый фестиваль «Вагнер / Верди» в октябре, кроме того, одна опера Вагнера в репертуаре театра всё же имеется (редчайший «Запрет на любовь», поставленный в позапрошлом сезоне), а вердиевских творений в афише «Геликона» традиционно не одно.
Не такая активность, как в былые годы, вполне объяснима — театр переживает не лучшие времена долгостроя.
Побывав на «Бале-маскараде», в очередной раз ужаснулся тому помещению, где вынужден играть свои спектакли театр — трудно себе представить что-то более неподходящее для оперного творчества, чем казённый зал в одной из высоток на Новом Арбате.
Спасибо, конечно, что в своё время приютили здесь, но вообще-то остается только посочувствовать как артистам, так и приходящей сюда публике. Несоразмерно вытянутая сцена, отвратительная акустика, оркестр, сидящий чуть ли не на головах у публики первых рядов, всё это, конечно, не способствует рождению произведений театрально-музыкального искусства высочайшего качества.
Вторая премьерная серия — не вполне премьера, но всё-таки дело ответственное: новый ещё спектакль, но всё-таки уже получивший некоторую обкатку, по идее должен смотреться даже лучше, гармоничнее, слаженнее, чем в лихорадочные сентябрьские дни.
Однако, то, что пришлось увидеть, разочаровало совершенно:
было устойчивое впечатление, что это не новая работа театра, а давнишний и уже мало кому интересный спектакль, в котором артисты выступают по необходимости, а случайная публика приходит, поскольку уверена, что музыка Верди — это всегда красиво.
Сцену от публики отгораживает ярко красный занавес, на котором изображен зал одного из красивейших оперных театров мира — какого даже не столь важно. Программка утверждает, что это вид Королевской оперы в Стокгольме, но здорово смахивает и на парижскую «Гранд-опера» и ещё на десяток приторно оформленных пространств времен расцвета оперного жанра. Это единственно запоминающаяся картинка за весь спектакль:
занавес открывается и публику встречает такое же уныние, что царит в казённом зале новоарбатского небоскрёба.
Чёрные панели, офисные костюмы, секретарша, стучащая на ноутбуке... Всё это видено-перевидено в последние годы миллион раз и не вызывает ни малейшего энтузиазма. Полное впечатление, что у постановщиков спектакля вообще нет никаких новых идей и единственное, на что они способны, — это одеть по текущей европейской, а теперь и российской моде, героев оперы прошлого (по сюжету — век 18-й, по написанию — 19-й) в современные костюмы.
При этом мизансцены — века 19-го: скучно и трафаретно.
Что дает это переодевание — совершенно непонятно, поскольку как был костюмированный концерт, так и остался. Просто костюмы другие — скучные, неброские, унылые и очень неинтересные, такие же точно, в которых сидит публика в зале: ну разве что пару платьев Амелии могут привлечь ваше внимание — не более.
Возможно, постановщики хотели в очередной раз уйти от внешней декоративности и дать публике сосредоточиться на музыке, а не отвлекаться на «рюшечки и цветочки»? Но тогда честнее было бы дать концертное исполнение оперы, а не нагромождать на сцене претенциозную псевдозначительность.
Некоторое разнообразие вносят сцена в ущелье и финальный бал, но разнообразие это — чисто «режоперного» типа, никакого отношения к самой опере не имеющее. Одно из самых зловещих и мрачных мест в итальянской опере — безлюдную пустошь, куда отправляется Амелия за колдовской травой — постановщики превращают в квартал красных фонарей: размалёванные проститутки выглядывают из оконец, а потные мачо периодически запрыгивают туда, чтобы удовлетворить свои насущные потребности.
Что можно об этом сказать?
Во-первых, не ново, проститутки — это излюбленные героини постановок Дмитрия Бертмана, во-вторых пошло и вульгарно, в-третьих, совершенно не имеет никакого отношения к «Балу-маскараду».
На финальном балу на потеху публике участники маскарада являются, прикрывая лица легко узнаваемыми физиономиями героев масскульта — политиков, артистов и пр., а в самом конце, когда уже Ричарда «порешил» его друг Ренато, выносят большой розовый торт и вся тусовка, забыв об убиенном властелине, устремляется отщипнуть себе кусок пирога пожирнее.
Конечно, эффектно и можно порассуждать на тему равнодушия и жестокости окружающего мира. Лишь одна нестыковка — у господина Верди хор в этот момент поет совсем о другом, он искренне оплакивает своего графа, который был, если быть верным тексту оперы, неплохим правителем.
К сожалению, в новом спектакле «Геликона» нет ни внешней красоты, ибо смотреть на сцену откровенно скучно, ни красоты внутренней, поскольку исходные смыслы Верди перевраны
и, согласно «режоперным» канонам, в очередной раз подсунута семантическая подложка «не из той оперы».
Конечно, можно долго и в деталях описывать то, что происходит на сцене, но смысла особого в этом нет, поскольку опера Верди и спектакль «Геликона» — ну, очень далеко отстоят друг от друга. С таким же успехом можно проанализировать цирковую программу на проспекте Вернадского или какое-нибудь телевизионное ток-шоу, а обозвать оный анализ — рецензией на геликоновский «Бал-маскарад».
В отличие от некоторых режиссёрски экстремистских спектаклей, что видела в последнее время Москва, геликоновский продукт отличает не просто вульгаризация жанра, но откровенная скука — это не вызывающе и не эпатажно. Это просто не интересно.
Дмитрий Бертман любят часто повторять, что публика, придя в театр (или, по крайней мере, в его театр), не должна умиляться красивостям, а должная получить шок от увиденного. Несмотря на столь невыразительную постановку, каковой явился «Бал-маскарад», шок ваш покорный слуга получил сполна. Но был он совсем не того сорта, за который ратует знаменитый режиссёр:
шокировало музыкальное исполнение.
Возможно, мне просто не повезло — я попал на не самый удачный спектакль. Но, как говорится, из песни слова не выкинешь.
Оркестр театра под водительством молодого Валерия Кирьянова играл не слишком стройно и местами разухабисто, было много мелкого мусора у струнных и много резкого звучания, словно гвозди вколачивают, — у духовых. Пожалуй, значительно лучше был хор, хорошо справляющийся, как всегда в «Геликоне», со своим сложнейшим сценическим рисунком и при этом умудряющийся петь в целом чисто и точно.
Вадим Заплечный вышел петь больным, поэтому дотянул партию Ричарда только до сцены с Ульрикой, в которой его заменил Дмитрий Пономарёв.
К сожалению ни одной живой ноты у Заплечного не было с самого начала — сплошные хрипы и сипы:
зачем было вообще в такой форме появляться на сцене — загадка, тем более, что на кавере, оказывается, сидел вполне себе голосистый дублёр. Сменивший его артист звучал ярче и свежее, но стилистически очень мало это пение напоминало Верди, интонация частенько страдала, а верхний регистр отдавал неприятной характерностью — совсем неподходящее звучание для такой премьерской партии.
Молодой Максим Перебейнос зачем-то взялся за сложнейшую партию Ренато.
У певца хорошие верхи, выровненные переходы, но это — настоящий лирический баритон, который просто не способен потянуть, по крайней мере пока, столь внушительный драматический образ, корме того, искренние сожаление вызывал нижний регистр певца, отсутствовавший по определению.
Анна Пегова дебютировала в партии Амелии — музыкально, аккуратно,
в общем-то, без нареканий, за исключением одного, но весьма серьёзного: природе ее легковесного лирического сопрано грандиозная партия драмсопрано совершенно не подходит. На пиано и в лирических местах с ее пением еще можно было смириться, но в драматических фрагментах певица не убеждала абсолютно.
К сожалению не порадовала и звезда «Геликона», маститая Лариса Костюк:
её глубокое и тёмное меццо нещадно тремолировало, в особенности в верхнем регистре. Возможно, это неплохо сочеталось с образом слепой старухи, каковой сделал колдунью Ульрику режиссёр, но само по себе такое расхлябанное звучание мало вдохновляло. Надеемся, что это не системная проблема Костюк, а лишь один, не слишком удачный спектакль.
Пожалуй, лишь Анна Гречишкина в роли Оскара была на своем месте:
ее звонкое и точное сопрано прекрасно справлялось со сложностями партии, но в сцене бала в знаменитой арии режиссер предписал ее герою петь злым, сварливым звуком, резко, нарочито — артистка сделала это, справилась с задачей, но вокалу это однозначно повредило, а образ вышел фальшивый — не по Верди.
Кризис, который переживает «Геликон», похоже, связан не только с трудностями долгостроя:
в театре, очевидно, наличествует недостаток талантливых идей в режиссёрско-сценографическом плане и далеко от благополучия в вокально-музыкальной сфере.
Ведь именно рядовой спектакль — лучший показатель реального состояния дел в коллективе. Тем более, что совсем рядовым его назвать нельзя — всё-таки вторая премьерная серия показов недавней работы...
Справедливости ради надо сказать, что подобная ситуация на рядовых спектаклях — норма и в прочих российских оперных домах, вплоть до самых именитых.
Фото Екатерины Ухачёвой / Геликон-опера
