Symphony No. 10 (e-moll), Op. 93
Симфония № 10 ми минор, op.93 — симфония Дмитрия Шостаковича, впервые исполненная Ленинградским филармоническим оркестром под управлением Евгения Мравинского 17 декабря 1953 года. Десятая симфония была написана через восемь лет после предыдущей. Между ними были написаны оратория «Песнь о лесах» (1949) и кантата «Над Родиной нашей солнце сияет» (1951).
Симфония состоит из четырех частей общей продолжительностью около 52 минут:
1) Moderato
2) Allegro
3) Allegretto
4) Andante — Allegro
Состав оркестра: 2 флейты, флейта-пикколо, 3 гобоя, английский рожок, 2 кларнета, кларнет-пикколо, 2 фагота, контрафагот, 4 валторны, 3 трубы, 3 тромбона, туба, литавры, треугольник, бубен, малый барабан, тарелки, большой барабан, тамтам, ксилофон, струнные.
История создания
Десятая симфония, одно из самых личных, автобиографичных сочинений Шостаковича, была создана в 1953 году. Предшествующая, Девятая, создавалась восемь лет назад. Ее ждали как апофеоз победы, а получили нечто странное, двусмысленное, вызвавшее и недоумение и недовольство критики. А потом было партийное постановление 1948 года, в котором музыка Шостаковича была признана формалистической и вредной. Его стали «перевоспитывать»: «прорабатывали» на многочисленных собраниях, уволили из консерватории — считалось, что нельзя доверить махровому формалисту воспитание молодых музыкантов.
На несколько лет композитор замкнулся в себе. Писал для заработка музыку к кинофильмам. Сочинил ораторию «Песнь о лесах», кантату «Над Родиной нашей солнце сияет», хоровые поэмы на стихи революционных поэтов.
Премьера симфонии состоялась 17 декабря 1953 года в Ленинграде под управлением Мравинского.
Музыка
Первая часть начинается скорбно, сурово. Чрезвычайно протяженна главная партия, в длительном развертывании которой несомненны траурные интонации. Но уходит мрачное раздумье и осторожно появляется светлая тема, словно первый робкий росток, тянущийся к солнцу. Исподволь возникает ритм вальса — не самый вальс, а намек на него, как первый проблеск надежды. Такова побочная партия сонатной формы. Она невелика и уходит, сменяемая разработкой первоначального — скорбного, полного тяжких раздумий и драматических всплесков — тематизма. Эти настроения господствуют на протяжении всей части. Лишь в репризе возвращается робкий вальс, да кода приносит некоторое просветление.
Вторая часть — не совсем традиционное для Шостаковича скерцо. В отличие от всецело «злых» аналогичных частей в некоторых из прежних симфоний, в нем не только бесчеловечный марш, фанфары, неумолимое, все сметающее движение. Появляются и противостоящие силы — борьбы, отпора. Не случайно гобои и кларнеты запевают мелодию, почти дословно повторяющую мотив из вступления к «Борису Годунову» Мусоргского. Жив народ, которому пришлось перетерпеть столь многое. Разгорается ожесточенная схватка, захватывающая собой все три раздела трехчастной формы скерцо. Неимоверное напряжение борьбы приводит к началу следующей части.
Третья часть, долгие годы казавшаяся загадочной, в предлагаемой трактовке становится вполне логичной. Это не философская лирика, не размышление, как привычно для медленных частей предшествую щих симфоний. Ее начало — как будто выход из хаоса (форма части строится по схеме А—ВАС—А—В—А—А/С [разработка]—кода). Впервые в симфонии появляется тема-автограф, основанная на монограмме D—Es—С—Н (инициалы Д. Ш. в латинской транскрипции). Это его, композитора, раздумья на историческом перепутье. Все колеблется, все неустойчиво и неясно. Зовы валторн заставляют вспомнить Вторую симфонию Малера. Там у автора стоит ремарка «Глас вопиющего в пустыне». Не так ли и здесь? Это трубы Страшного Суда? Во всяком случае — дыхание переломной эпохи. Вопрос вопросов. Не случайны и драматические всплески, и реминисценции бесчеловечного движения. И через все проходит тема-монограмма, тема-автограф. Это он, Шостакович, снова и снова переживает, переосмысливает ранее пережитое. Заканчивается часть одиноким отрывистым повторением D—Es—С—Н, D—Es—С—Н...
Финал начинается тоже нетрадиционно — с глубокого раздумья. Монологи солирующих духовых сменяют друг друга. Постепенно внутри медленного вступления формируется будущая тема финала. Вначале звучание ее вопросительно, неуверенно. Но вот, наконец, она, приободрившись, вступает в свои права — как утвердительный вывод после долгих сомнений. Все еще может быть хорошо. «Отдаленный трубный сигнал дает начало главной теме финала, воздушно легкой, стремительной, журчащей веселыми весенними ручейками» (Г. Орлов). Моторная живая тема постепенно становится все более обезличенной, побочная партия не составляет ей контраста, но продолжает общий поток, еще более набирающий мощь в разработке. В него вплетается тематизм скерцо. Все обрывается на кульминации. После генеральной паузы слышится тема-автограф. Она больше не уходит: звучит после репризы — становится определяющей и в коде побеждает.
Л. Михеева
