«Снегурочка» в Мариинском театре
На «блинной» неделе перед Великим постом в Мариинском театре прошел шестой фестиваль «Масленица», центральным событием которого по праву стало исполнение оперы Н. А. Римского-Корсакова «Снегурочка». По праву – поскольку сюжет сказки Островского напрямую затрагивает масленичные веселья, еще в их языческом, дохристианском виде.
Постановка Александра Галибина – не новичок, она идет на петербургской сцене с весны 2004 года, правда, появляется в афише совсем не часто. В целом ее можно охарактеризовать если не как революционную, то как очень прогрессивную. Хотя в работе есть явно неудачные места, такие, например, как сцена в покоях царя Берендея, где сам государь предстает каким-то восточным богдыханом, а его придворные встречают ледяную дикарку в яйцеобразных скафандрах (страшно даже подумать, что бы было, если бы подобное в своей опере увидел Николай Андреевич), но есть в ней и серьезная заявка на приближение опер композитора к первоисточнику, к первоначальному замыслу: она не трактована как слюнявая сказка, как детский утренник (именно так оперы композитора ставятся в подавляющем большинстве отечественных театров), и в то же время лишена постмодернистких извращений, как то было в постановках, например, другой корсаковской сказки, «Золотого петушка», в Московском театре им. Станиславского и Немировича-Данченко и в столичном же «Геликоне». В этом смысле мариинская «Снегурочка» гораздо удачнее попытки Большого театра 2002 года.
У постановки Галибина – Цыпина – Ногиновой – Фильштинского своя, совершенно оригинальная эстетика. Красивое здесь гармонично соприкасается с примитивным, даже уродливым, но последнее красоты не отменяет. Сценография не без выдумки, но она не утяжеляет действие, не загромождает пространство сцены: здесь дышится легко, свободно. В спектакле много условностей, что вполне оправданно в сказочном, ирреальном сюжете, где многие участники – маски, а не живые лица. Но в то же время в отношении главных персонажей, и прежде всего, титульной героини, дотошно сохранен первоначальный мир корсаковских образов: Снегурочка по-прежнему – это девственное, наивное создание, стремящееся к возвышенному, прекрасному, и оттого погибающее.
Состав солистов на фестивальном показе в целом порадовал хорошим ансамблем и достойной культурой пения, а также неравнодушным актерством – было очевидно, что молодые вокалисты с удовольствием разыгрывают перед публикой весеннюю сказку Островского – Корсакова. Даниилу Штоде партия царя Берендея пришлась как нельзя лучше, в самую пору: небольшой, но отточенный, культурный голос певца не утопал здесь в оркестровых бурях, а парил в полных воздуха и света, мягких, ласкающих ариях и ариозо волшебного властителя. Хорош по звуку был и Алексей Тановицкий (Дед Мороз), хотя некоторые его позы напоминали его же работу в «Псковитянке» - уж слишком грозным, наподобие Ивана IV, смотрелся его полярный повелитель. Ольга Савова (Весна) давала мало теплой, альтовой краски своей героини – хотелось бы в ее звучании слышать больше женственного, земного, эротического, хотя в целом исполнение было качественным. Превосходным Лелем оказалась Наталья Евстафьева – ее хорошо сфокусированный альт красивого, благородного тембра свободно летел в зал, в нем было как раз то необходимое количество игривых, ершистых интонаций, которое позволяет сделать травестийную роль убедительной: вы видите не переодетую в мальчика певицу, а именно юношу – дерзкого, смелого и прекрасного. Татьяна Павловская (Купава) пела очень эмоционально, технически мастеровито, но, к сожалению, сам голос певицы – не из блестящих, в нем много зажатых, как бы с силой выталкиваемых нот, отчего образ деревенской красавицы ярким не получился. Брутален Владимир Мороз (Мизгирь) – в нем в избытке настоящей мужской силы и красоты, что делало его персонажа одним из важнейших центров спектакля по праву.
Отдельно хочется сказать об исполнительнице титульной партии Анастасии Калагиной. Нечасто в наших оперных театрах встретишь такую удивительно гармоничную Снегурочку. У нее есть все: молодость, красота, обаяние, звонкий, полетный голос, отличное им владение и превосходная культура звука. Все важнейшие сцены оперы, все арии ее героини были спеты Калагиной проникновенно, с большим пониманием образа, артистка сумела найти настоящие «ледяные» интонации для большей части спектакля, и «растопить» свой голос в финале, дав ему большей нежности и тепла. Партия превосходно легла на голос артистки, думается, что это немалая удача и ее, и труппы театра в целом.
К сожалению коллективы Мариинки в этот раз были не на высоте. Много расхождений было у хора, но еще более вопиющ был оркестр под управлением Михаила Кукушкина – количество киксов, досадных ляпов, расхождений с солистами и хором зашкаливало за все разумные пределы. Удивительно было в принципе слышать в императорском театре такую провинциальную, почти самодеятельную оркестровую игру. Для опер Римского-Корсакова, в том числе и для «Снегурочки», значение оркестровой игры как нигде велико, но в тот вечер мариинским музыкантам было не до изысканных красот партитуры – свести бы концы с концами! Конечно, в театре такого уровня, каким позиционирует себя Мариинка, такого быть в принципе не должно, и на рядовых то спектаклях, а уж тем более на тех, что заявлены в качестве специальных (напомним еще раз, что «Снегурочка» давалась в рамках масленичного фестиваля). Это прискорбная ситуация заметно снизила общий тонус исполнения, в котором все остальные участники были на высоте и стремились создать для слушателей настоящий праздник, предвосхищающий скорую и долгожданную весну.
