Новая программа Максима Емельянычева и «Солистов Нижнего Новгорода»
28 апреля по новой нижегородской концертной площадке DKRT («Декарт») пронесся вихрь из трех последних симфоний Моцарта: Тридцать девятой, Сороковой, Сорок первой. Вихрь был порожден не столько темпами – хотя они захватывали. Первоисточник стихии – конечно, маэстро Емельянычев. Такие программы особенно ценны тем, что приглашают к размышлениям – например, о пользе и вреде стереотипов, об ожидании и реальности.
…Удивительно, но и сейчас многие ждут от Моцарта ясности (во всех вопросах), красоты (несмотря ни на что). И чтобы все сомнения и волнения были аккуратно припудрены. Солнечный Моцарт, Моцарт как средство гармонизации душевного мира – есть, это не миф. Но Моцарт, страдающий от несовершенства бытия и стремящийся к иным мирам, — тоже вполне реален. Можно было бы объяснить его визионерство, обостренное чувство трагичности жизни нашими психологическими установками, проекциями. Будто мы таким его слышим. Но, по-моему, это довольно самонадеянно. Моцартовские сочинения — универсальный (или уникальный?) метатекст, который строится на загадочном сочетании стабильных и мобильных элементов. Что-то в этом метатексте неподвластно никаким изменениям (оно вечно, стабильно, прекрасно), а что-то обладает сверхчувствительностью к дуновениям времени (подвижно, пластично, созвучно).
В коротком интервью перед концертом Максим сказал об актуальности Моцарта, о его современности. Меняется мир, меняемся мы, меняется моцартовская музыка. Но это не тот процесс развития художественной рецепции, который изучают в университетских курсах, а стремительное изменение-обновление.
Моцарт: версия 28.04.21
Vivo – ключевая характеристика этой версии. И дело не в скорости, а именно в живости прочтения. Образно говоря, дирижер открывает партитуры бережно, но без перчаток — подобных тем, которыми пользуются сотрудники библиотек, прикасаясь к архивным экземплярам. Емельянычеву действительно очень интересны сочинения, с которыми он общается: маэстро как будто читает вслух, находя для фраз, реплик наиболее точный интонационный рисунок. Но точный — в каком контексте? На чей взгляд, чей вкус?
Дирижер имеет серьезный, очень успешный опыт работы с музыкой Моцарта, его предшественников и современников. Погруженность «в то время» и абсолютная открытость к современной исполнительской практике позволяет маэстро комбинировать разные риторические стили. В его трактовке знатоки заметят поклон в сторону Маттезона с его системой риторической диспозиции. Любители услышат, как музыка «говорит». А все потому, что выразительные акценты, чуть продленные паузы, интонационно осмысленная бездна между двумя соседними звуками приближают музыкальное высказывание – к речевому (по понятности, а порой императивности – как в начале разработки финала Сороковой симфонии).
При этом Емельянычев обходится без дидактического напора. Основная его задача – поделиться с публикой тем интересным, замечательным, необыкновенным, что было открыто на репетициях с оркестром. Это простая, доверительная и, по-моему, весьма современная форма диалога со слушателем. То, что в зале DKRT (бывший Дом культуры имени Свердлова и еще более «бывшее» Дворянское собрание) исполнители пространственно находились на одном уровне с публикой, очень помогало и тем, и другим. И Моцарту.
Может быть, не вполне справедливо утверждение, будто музыкальное произведение «живет» лишь тогда, когда его играют, когда его слушают. Но жизнь партитуры много счастливее в момент репетиционного или концертного исполнения, нежели в безмолвный период ожидания. Дирижер как посредник между музыкальным текстом и публикой все-таки чаще «играет» на территории текста. Емельянычев, конечно, не берет публику за ручку, но он делает приглашающий жест. И публике хочется сесть ближе к оркестру – как будто для интересного разговора.
Разговор и в самом деле получился интересным. Прокофьев, объясняя стилевые игры «Классической симфонии», полушутя говорил: «Мне казалось, что если бы Гайдн дожил до наших дней, он сохранил бы свою манеру письма и в то же время воспринял кое-что от нового». Вот и в моцартовской программе присутствовал такой подтекст: «Если бы Моцарт дожил до наших дней, он бы…». Подтекст – органичный именно для этого дирижера, этого оркестра, этой аудитории.
«Сердце волнует…»
Маэстро считает Моцарта ретроградом (ох!) – по причине его удовлетворенности доступными XVIII веку возможностями музыкальных инструментов (Бетховен-то эти возможности расширял!). Однако современным музыкантам не приходится скучать, играя «ретроградные» симфонии. К примеру, при подходе, предлагаемом Емельянычевым, артикуляция, динамика уже не считаются второстепенными средствами выразительности. А если еще прочесть темпы в соответствии с аутентичными принципами…
Мы, «исторически неинформированные» слушатели, склонны считать, что темпы в XVIII веке были медленнее. Но вот Николаус Арнонкур – дирижер, занимавшийся исследованием музыкальной практики XVII-XVIII веков с той же ответственностью, что и подготовкой собственных концертных программ и оперных премьер, — утверждал: «Давнишние музыканты использовали существенно более быстрые темпы, чем им сегодня приписывают; особенно в медленных частях».
Камерный оркестр «Солисты Нижнего Новгорода» (художественный руководитель – Владимир Плаксин) подготовил с Максимом Емельянычевым немалое количество запоминающихся программ. В моцартовской трилогии коллектив охотно следовал традициям давнишних музыкантов. В темпах, отличающихся от среднестатистических (особенно заметно — в менуэте и финале Сороковой), «Солисты» были убедительны, увлекательны. Замечательное качество оркестра – открытость к сотворчеству. Музыканты отзывчивы к художественным инициативам, поэтому и играют не под руководством, а вместе с маэстро: живо и даже азартно.
Программа, исполнявшаяся в Нижнем Новгороде, через пару дней была представлена Максимом Емельянычевым и «Солистами» в концертном зале «Зарядье». Насколько трансляция была объективна к реальности, судить сложно: некоторые темпы показались мне чуть более сдержанными.
Как тут не согласиться с маэстро: новый день – новый Моцарт!..
Фото: А. Чугунов
