Каюсь, дорогие мои, каюсь. Пока я сообразила, что на дворе сентябрь, а значит пришла пора очередному фестивалю РНО, тот уже взял легкий старт. Только я пустилась вдогонку, как накатили вирусы-кризисы-работы-заботы. Но лучше поздно и мало, чем никогда и ничего, − решила я и отправилась приобщаться к прекрасному.
Прекрасное в этом году по вы-знаете-каким причинам обошлось без заезжих молодцов: все только наши, родные, отечественные. Что отнюдь не умаляет высокого качества фестиваля. Как всегда, его концерты были разнообразны по жанрам и тематике. Как всегда, организаторы почтили юбиляров (этот феерический 2020-й вообще богат на красивые музыкальные даты). Как всегда, художественный руководитель фестиваля Михаил Плетнев появился на сцене в качестве пианиста − на радость всем, кто особенно высоко почитает эту грань его деятельности. Как всегда, в программе фестиваля безусловные хиты перемежались с редко исполняемыми произведениями. Если всё было как всегда, то зачем я как стойкий оловянный солдатик из года в год хожу на эти концерты? Друзья мои, это − любовь. Так что поговорим о любви.
Успешно прозевав открытие фестиваля, на котором в исполнении Михаила Плетнева совершенно гениально (по отзывам) прозвучал Третий фортепианный Бетховена, а во втором отделении оркестр представил на суд публики Четвертую симфонию Брамса (дирижировал в тот вечер Василий Петренко), я начала свое паломничество по фестивалю со второго концерта. Точнее, так: со Второго концерта. Сен-Санса. Именно это сочинение стало сердцем и душой вечера. Концерт этот популярный, красивый до дрожи в коленках, остроумный, изящный, театральный. Пианистам есть где проявить себя, публике есть где пустить слезу, а потом весело улыбнуться.
Я, почитательница меланхолического минора, больше всего люблю первую часть с ее баховскими монологами, донжуанскими оркестровыми аккордами (если быть совсем точной, то командорскими), романтическим интонационным надломом, страстными пассажами. Плетнев, снова выступающий в качестве солиста, − непревзойденный лирик. Фортепианное вступление к Концерту, которое, несмотря на драматический топос, принято исполнять несколько сухо и сдержанно − в духе отстраненно-возвышенных барочных прелюдий, прозвучало так скорбно, чувственно, с такой внутренней болью, что я вжалась в спинку кресла и вспомнила все печали этого мира. Без шуток, это было прекрасно и очень грустно.
У Плетнева вообще есть какая-то сверхъестественная способность из каждой интонации, каждого отдельного звука творить поэмы. Даже обычное соль-минорное трезвучие в его руках обретает объем, глубину и поистине философский смысл. Графика и тембровое разнообразие музыкальной ткани чувствуется очень ясно: рояль словно становится оркестром РНО в миниатюре. Ну а про такие банальные вещи, как безупречная техника, я даже не говорю. Хотя нет, только что сказала☺
Барочно-романтический сумрак первой части без следа исчез во второй − легкой, игривой, искрометной, напоминающей мендельсоновский «Сон в летнюю ночь». Именно эта часть в свое время снискала особое расположение публики. Быть может, дело тут в простой, но при этом очень обаятельной концовке, после которой руки сами тянутся аплодировать. Мои, например, потянулись, и долой условности! Но в полной мере я дала себе волю после третьей части − зажигательной тарантеллы. В этом разделе Сен-Санс позволил себе пошутить, ловко соединив строгие хоральные аккорды оркестра и легкомысленно-упругие трели рояля − этакий синтез духовного и мирского. Эта же идея прослеживается и в имитации колокольного звона, после которого следуют ослепительные пассажи. Ох уж этот Сен-Санс, юморист!
Синтез двух миров − потустороннего и нашего, родного − прослеживается не только в тарантелле из Второго концерта, но и в другом, не менее популярном сочинении Сен-Санса, а именно «Пляске смерти», которой открывался вечер. Кстати, я впервые воочию увидела кусачее действие уже привычных нам диссонансов: на начальном скрипичном тритоне сидящий впереди меня слушатель зажал уши руками. Недаром древние очень избирательно использовали риторические фигуры. Особо нежных так ведь можно и до обморока довести.
На мой взгляд, исполнению «Пляски смерти» не хватило страстности, огненного вихря, темперамента. Этот танец был скорее лирическим и вальяжным. Так может плясать кокетливая цыганка, но от скелетов и безносой с косой ожидаешь большего огонька. Впрочем, кто их знает. В любом случае, трогательная интерпретация «Пляски», дирижировавшего в тот вечер Михаила Татарникова, стала очень эффектным началом вечера.
Во втором отделении прозвучала Вторая симфония Брамса. Для тех, кто плохо помнит, что там было до знаменитой Четвертой, подскажу: эта симфония − своеобразный микс бетховенской «Пасторальной» и шубертовских «божественных длиннот». Если вам нравится спокойная неспешность, ясная прозрачность музыкальной ткани, свет, мажор, консонансы − это произведение для вас. РНО наполнил жизнью этот призрак классицизма, передал всю полноту и красочность идиллического пейзажа. Я слушала с удовольствием.
А сейчас небольшое лирическое отступление. Знаете ли вы, друзья, какой момент концерта для музыкальных критиков самый страшный? Ну-ка, не вижу рук. Сдаетесь? Так и быть, раскрою вам секрет: критики как огня боятся «бисов». Их обычно не объявляют, пианист или коллектив после залпа аплодисментов просто начинает играть. Нормальные люди расслабляются и вкушают последние пять минут удовольствия, а критики, кровожадно косясь на тех собратьев по перу, которые после первого же аккорда лихо начинают строчить в своих блокнотах (и откуда они всё знают, умники!), вынуждены нервно перебирать в памяти всю антологию мировой классики. Не дай Боже, солист решит выпендриться и исполнить какого-нибудь Лигети или Мосолова. Стресс, стресс…
Но на этот раз всё обошлось. До-диез минорную прелюдию Шопена и «Венгерский танец» Брамса я опознала. Первая − целиком и полностью отвечает вкусам Плетнева на сумрачную и хрустальную лирику. Я снова вжалась в спинку кресла и снова начала вспоминать печали. Как Плетнев творит эту магию − загадка… Ну а «Венгерский танец» − бис на все времена. После него уходишь веселым, довольным, с отбитыми на аплодисментах ладонями. То, что надо для завершения вечера.
Потом… потом было еще много прекрасного. Моцарт, Бетховен, Шуберт, Чайковский, Штраус и даже Щедрин, но об этом, к сожалению, мне не придется вам рассказать. Буду наверстывать упущенное в следующем году, ведь грядущий фестиваль определенно стоит того, чтобы его ждали.
Автор фото — Ирина Шымчак
