«Musica Viva», хор «Латвия», зарубежные солисты и русский дирижер
Из всех пассионов Иоганна Себастьяна Баха «Страсти по Иоанну» (BWV 245) – второй по значимости после «Страстей по Матфею» (BWV 244), самого фундаментального опуса композитора в этом жанре, однако «Страсти по Иоанну» исполняются значительно чаще. А под еще одним музыкальным «Откровением Иоанна» название настоящих заметок на сей раз подразумевает не последнюю книгу Нового Завета «Откровение Иоанна Богослова», а еще одно исполнение «Страстей по Иоанну» в Москве.
Вербальной основой этого пассиона, исполняемого на немецком языке, как известно, послужила четвертая книга Нового Завета «Евангелие от Иоанна». Согласно христианской традиции, она была написана апостолом Иоанном, «возлюбленным учеником» Иисуса Христа, входившим в круг его двенадцати апостолов. Согласно той же традиции, позже Иоанн-евангелист как раз и был отождествлен с Иоанном Богословом, хотя подобное отождествление имен этих двух авторов многими сегодня оспаривается.
Но как бы то ни было, еще одно музыкальное «Откровение Иоанна» имело место 14 декабря в Концертном зале им. П.И. Чайковского в рамках абонемента № 6 Московской филармонии «Иоганн Себастьян Бах. Музыка соборов». В этот вечер свои творческие силы объединили Московский камерный оркестр «Musica Viva» (художественный руководитель и главный дирижер – Александр Рудин), Государственный академический хор «Латвия» (художественный руководитель и главный дирижер – Марис Сирмайс), солисты Ребекка Боттоун (сопрано, Великобритания), Мейли Ли (контратенор, Китай), Дэвид Уэб (тенор, Великобритания), Дингл Яндел (бас-баритон, Великобритания), Гилем Вормс (бас-баритон, Франция) и дирижер Максим Емельянычев, умудрявшийся не только дирижировать, но и в ряде моментов стоя выполнять функции maestro di cembalo. Партию органа исполнил Фёдор Строганов, а сама партитура прозвучала в полном объеме (все 68 номеров).
Для рецензента нынешнее исполнение перекидывает мостик от весьма памятного исполнения, состоявшегося три года назад на сцене Большого зала Московской консерватории. Тогда свои силы объединили Симфонический оркестр Москвы «Русская филармония», Государственная академическая хоровая капелла России им. А.А. Юрлова и дирижер Дмитрий Юровский. Это мостик перекидывается от классического исполнения большим оркестром (в необходимо достаточном для этого составе) к исполнению камерным оркестром, расширенным нужным составом духовых и, на сей раз, парой барочных инструментов в basso continuo (теорбой и виолой да гамба).
Звучание последних двух инструментов свои специфические краски в общую палитру исполнения, безусловно, внесло, но в обоих случаях речь об аутентичном, или, как сейчас принято говорить, исторически-ориентированном исполнительстве, не идет. Однако оба случая убеждают в том, что для полноценности интерпретации, для ее художественной значимости важна не историчность как таковая, а творческая индивидуальность и музыкантская состоятельность как оркестра и хора, так и задействованных в исполнении персоналий – певцов-солистов и дирижера. И говоря о замечательном молодом дирижере Максиме Емельянычеве, невольно перекидываешь еще один мостик от его недавнего московского концерта с оркестром «Il Pomo d’Oro», с которым выступила знаменитая американка Джойс ДиДонато и «фишка» которого в исторически-ориентированном исполнительстве как раз и заключается.
Прекрасно, что это весьма модное направление сегодня в мире активно развивается, и это только можно всячески приветствовать. Однако оркестр «Musica Viva», продолжая быть верным традициям современного классического стиля и в который раз подтвердив незыблемость фирменного музыкального бренда, не аутентичной в целом трактовкой баховского пассиона впечатление произвел поистине колоссальное! Эта интерпретация захватила удивительной свежестью и первозданностью, психологически глубоким и осмысленно тонким погружением в музыкальный материал, щедрой эмоциональной наполненностью. Казалось даже, что у этого исполнения в лице весьма темпераментного дирижера-перфекциониста появился еще один евангелист наряду с певцом-солистом (наряду с «рассказчиком», проводящим прописанную Бахом партию Евангелиста).
Если оркестр – непреложный базис всего пассиона, то хоровые страницы (хоры и хоралы) – его мощная одухотворенная надстройка, и с сей важной функцией хор «Латвия» справился на редкость профессионально. Хор пел, а мы вместе с ним словно уносились в какое-то подсознательное, трансцендентальное измерение. Необъятная гамма оттенков и чувств, выражаемых хоровым посылом известнейшего коллектива, в данном случае была не просто эстетически самодостаточной музыкально-слуховой субстанцией, но также и целительным бальзамом для души, ведь духовности в современном прагматичном мире нам просто катастрофически сегодня недостает! Давно уже нет Советского Союза, но хор «Латвия» – теперь коллектив для нас зарубежный – в проектах Московской филармонии появляется с устойчивым постоянством, и это, конечно же, радует!
Речитативы (реплики) солистов (персонифицированных персонажей) – это движитель событий, в то время как арии (либо ариозо: далее различать их мы не будем) – выражение неперсонифицированных чувств и настроений от лица одного человека. На долю Ребекки Боттоун выпали две арии и единственная реплика Служанки, на долю Мейли Ли – две арии, на долю Гилема Вормса – партия Иисуса (речитативы), а на долю Дингла Яндела – партии Пилата (речитативы) и Петра (пара реплик), а также три арии. Партию Евангелиста (речитативы) и три арии провел Дэвид Уэб, а реплику Стражника/Слуги – тенор из хора. И по музыкальной стилистке, и по тонкости барочной выделки эти зарубежные солисты тот отечественный состав, что довелось услышать три года назад, определенно, превзошли.
Что же до самих голосов, то наибольшее впечатление во всём их ансамбле произвели оба бас-баритона. При этом исполнитель партии Иисуса более тяготел к басу-профундо, а исполнитель партии Пилата – к баритону (он же совершенно великолепно провел и три свои законные разноплановые арии). Лишь формально-аккуратное, но явно субреточное звучание сопрано, а также довольно ровное, но глухое, задавленное звучание контратенора (скорее, не альта, а мужского сопрано), к высокому штилю музыки, формально ему не прекословя, располагали всё же не слишком сильно. То же самое – и тенор в каждой из трех своих арий. Но в качестве Евангелиста он вполне оказался на высоте: в донесении до слушателей «Страстей Христовых» наряду с «дирижером-евангелистом» он явно преуспел!
