Ценные находки

«Искатели жемчуга» в Башкирском театре оперы и балета

«Искатели жемчуга» в Башкирском театре оперы и балета

Премьерой «жемчужной» оперы в Уфе завершился театральный сезон 2016-2017: премьерные спектакли прошли 21 и 22 июня.

Интересно, что открывался этот театральный год постановкой «Кармен». Довольно рискованный шаг - ставить на излете сезона ее старшую и гораздо менее известную публике «сестру». «Искатели жемчуга» были написаны в 1863 году: до «явленья Карменситы» оставалось еще более 10 лет.

Российская публика знакома с «Искателями» скорее понаслышке. Хотя в последние лет 15 лет эта опера все чаще появляется на сценах наших театров, да и концертные исполнения тоже случаются, до славы «Кармен» ей далеко.

Вполне возможно, что ситуацию изменит уфимская постановка.

Ее отличает абсолютно серьезное отношение к партитуре «Искателей» - без ссылок на промахи либреттистов-халтурщиков и молодость композитора. Поэтому исполнялась и воспринималась опера как шедевр. Бизе не просто щедро, а скорее расточительно одаряет «Искателей» мгновенно запоминающимися, мелодически рельефными темами. Вот за это, пожалуй, молодого Бизе можно пожурить: композитор постарше отнесся бы к тематическим «жемчужинкам» если не экономнее, то разумнее.

…Разум или чувства? Этот принципиальный вопрос возникает, когда пытаешься представить драматургию работы постановщиков. И спонтанные впечатления в зале, и, так сказать, проверка алгеброй подсказывают: та увлеченность оперой, даже влюбленность, которой постановщики и исполнители делились с публикой, стала результатом умной, детальной работы с текстом.

Инициатива обращения к «Искателям жемчуга» принадлежит главному дирижеру театра Артёму Макарову. Он давно был очарован этой музыкой: опера стояла в его «листе ожидания». И когда, наконец, звезды сошлись, маэстро оставалось только с радостью наблюдать, как оркестранты, солисты и оркестр покоряются красоте оперы. Именно так хочется думать, когда оркестр податлив, вокалисты доверчивы. Вся переменчивость житейского моря – и с внезапными переходами от штиля к буре, и с едва уловимыми переменами настроений – оживала в исполнении. Каким был путь к трепетной жизни музыки, публике и не надо знать.

А вот режиссер должен знать многое, не боясь «умножить печаль». В этом отношении режиссер-постановщик Павел Сорокин – не робкого десятка. До предложения Башкирского театра его представления об опере «Искатели жемчуга» в принципе сводились к эпитету «лирическая-лирическая». Даже было опасение, что работать с бесконечно лирическим и скупым на яркие конфликты материалом будет непросто. Но, по признанию Павла, партитура открыла такие вещи, добраться до которых, имея только поверхностные слуховые ощущения, невозможно.

Сюжет «Искателей жемчуга» при несомненной экзотичности (остров Цейлон, Брахма, жемчуг на дне моря и т.п.) европейской душе близок и понятен. Два неразлучных друга, Надир и Зурга, влюбились в красавицу Лейлу. Она становится жрицей, дав обет целомудрия. И все же любовь к Надиру оказывается сильнее священных клятв. Оба обречены на смерть, но, смирив душевные терзания, их спасает Зурга. Он гибнет, судьба бежавших влюбленных неизвестна (попутно отметим, что театром была выбрана первая редакция оперы – с «тихим» финалом).

Все это раскрывается в опере нелинейно: «за кадром» остается первая встреча юношей с Лейлой, странствия Надира. Не сразу мы узнаем и о давнем чудесном спасении Зурги от врагов: девочка, в чью хижину он забежал, не выдала его. Спасенный Зурга подарил ей жемчужное ожерелье. А девочкой этой была Лейла.

Если скачкообразное развитие сюжетной истории для оперного жанра почти закономерность, то оттеснение прямого конфликтного столкновения к середине спектакля (момент, когда «предатели» Лейла и Надир предстают перед народом) – не так привычно.

Однако режиссер Сорокин буквально с первой картины обращает внимание слушателя-зрителя на потенциально опасные контрасты. Так, знаменитый дуэт Надира и Зурги – не вполне ансамбль согласия. Поют оба вроде об одном – о встрече с Ней, но постановщик предложил разные взгляды на ситуацию. Надир отдается чувствам, Зурга рефлексирует: та встреча перевернула его жизнь. Пожалуй, с этого момента мы готовы принять Зургу как главного героя. Его сценическая привлекательность строится на активности «злодейского гена». Зурга – не только мудрый вождь и верный друг, но и кровожадный тип, когда доходит дело до любви, в которой ему нет места. В одной и той же сцене (в большом дуэте с Лейлой) он кричит героине о своей любви – и готов задушить ее.

Кстати, о ревности. Сорокин увидел в Зурге Отелло, и это отличная находка. Именно находка, не выдумка. Ария, дуэт, финальные реплики Зурги по музыкально-драматической экспрессии, по сценическим положениям, контексту «предчувствуют» воплощение шекспировского образа в опере Верди. Режиссер не отказал ни себе, ни нам в интеллектуальном удовольствии увидеть связь белой тряпицы в руках Зурги (она появилась впервые в клятве в вечной дружбе) с платком Дездемоны. Смерть героя от острого холодного оружия на ступенях, ведущих то ли к Небу, то ли безднам Ада, - еще один режиссерский мостик к Шекспиру-Верди.

Какая же роль отведена тенору-премьеру, Надиру? По замыслу режиссера, он должен быть человеком, живущим по правде чувств и потому становящимся изгоем в обществе истового религиозного поклонения. Его правдивость и поглощенность чувством считалась легко, как и языческая жестокость общины. Но вот конфликт культа и чувства, сам момент отторжения Надира обществом – не вполне читаем.

Никаких кричащих «изобретений» в понимании образа Лейлы у Сорокина нет, но вот парадокс: она новее, интереснее, чем Лейлы во многих актуальных постановках «Искателей». Эта героиня красива без хрестоматийной аккуратной красивости. Ее красота – в непосредственности, живости. Пусть она спустилась с небесных высот в сказочной лодке (не приплыла!): Лейла - обычная девушка, и в этом ее необычность.

В финале настоящей трагедии – без мелодраматизма и натурализма – автор не оставит своих читателей, слушателей или зрителей во мраке: он всегда предложит увидеть Свет. В финале «Искателей» к умирающему Зурге и к изрядно наволновавшейся публике спускается лодочка. Символ маленькой светлой Лейлы, которая когда-то спасла его?..

Хотя в версии Сорокина не все смысловые линий рельефны, она музыкальна, динамична, увлекательна. Самое главное – она очаровывает своей естественностью.

В этой постановке и свет естественный (художник по свету – Ирина Вторникова): где-то в поднебесье сцены рождаются мягкие сумерки, неведомо откуда-то появляются перекрещивающиеся лучи, над горизонтом разгорается пламя. Выбор в пользу лаконичности сделан художником по костюмам Татьяной Ногиновой. Сверкает только костюм Лейлы-жрицы, но не менее выразителен и темный костюм «изменницы» в драматичном дуэте с Зургой. В сценографии, предложенной Эрнстом Гейдебрехтом, есть простота мифа. Божество, изображенное на дальнем плане, символизирует тот уровень бытия, который не подвержен страстям человеческим. Пусть этот далекий Бог больше Будда, чем Брахма: у российского зрителя именно Будда ассоциируется со спокойствием. Запоминаются почти монохромным решением финальные сцены: все строится вокруг глубокого синего цвета.

Коллективный портрет жителей острова Цейлон при всем экзотическом антураже экзотикой не ограничивается. Он – как барометр: чувствителен ко всем изменениям атмосферы. По убеждению хормейстера-постановщика Александра Алексеева, каждый хоровой номер в «Искателях» – это вполне законченная миниатюра, в которой важны детали, нюансы. Многофункциональность хора подчеркнута вариативностью пластики. Заклинать, проклинать, умолять хористам помогают пластические решения, предложенные хореографом Алексеем Ищуком.

От солистов в этой постановке требуется еще больше. Вокальные виражи осмыслены певцами в контексте предложенной режиссером взрывоопасной драматургии. Осмысленность – пожалуй, ключевое слово в этой формулировке. Солистам не довелось попеть «просто грустную» или «просто счастливую» музыку. Все монологи, дуэты, реплики исполнялись так, как требовала конкретная, уникальная ситуация.

Первый спектакль прошел на драматическом нерве. Яркие, звенящие голоса солистов – Артура Каипкулова (Зурга), Ильгама Валиева (Надир), Эльвиры Фатыховой (Лейла), Айгиза Гизатуллина (Нурабад) – рвались за пределы зала. Второй спектакль получился более камерным. Ян Лейше (Зурга), Алим Каюмов (Надир), Алина Латыпова (Лейла), Салават Киекбаев (Нурабад) были убедительны. И в камерности открылись свои преимущества. К примеру, Романс Надира прозвучал выразительнее у лиричного Алима Каюмова, нежели у более темпераментного, героического Ильгама Валиева. Все, что связано со «страстями по Отелло», органичнее было сыграно и спето на первом спектакле.

…Про «Искателей жемчуга» говорят, что это опера обещаний: она обещает то, что потом прозвучит в полную силу в «Кармен». Спектакль Башкирского театра покушается на святое – наше карменоцентристское отношение к Бизе. Но и открывает немалое – жемчужную красоту мира «Искателей» и его удивительные предчувствия. Бизе в этой опере уже слышит то, что потом прозвучит в сочинениях Верди, Пуччини, Чайковского.

реклама

вам может быть интересно

рекомендуем

смотрите также

Реклама