В концертном зале имени П. И. Чайковского с успехом проходит цикл просветительских концертов «Истории с оркестром». Проект, призванный объяснять меломанам «на пальцах» то или иное сочинение с увлекательным погружением в мир композитора, отважились осуществить три выдающихся дирижера современности – Г. Рождественский, В. Юровский и А. Лазарев.
Для каждого из них подобная задача не в новинку
— достаточно вспомнить цикл вечерне-ночных программ Юровского «Война и мир», где маэстро знакомил слушателей с опусами, посвященными или созданными в годы Второй мировой.
В нынешнем сезоне трио коллег взялось исполнить концертные программы, которые в свое время составили их гениальные предшественники по профессии – Сергей Кусевицкий и Густав Малер.
И если на долю Рождественского и Лазарева силами Государственного симфонического оркестра им. Е. Ф. Светланова выпала честь представить тематическую программу Кусевицкого, то Юровский не без удовольствия взял программу австрийского композитора.
И сейчас, и 7 октября 1909 года на афише значились лишь два сочинения — Седьмая симфония самого Малера и увертюра к опере Вагнера «Нюрнбергские мейстерзингеры». Масштабный пятичастный цикл и девятиминутное вступление на первый взгляд мало сочетались друг с другом и уж тем более не объединялись в стандартный «трехэтапный» концерт.
Как решил эту проблему Малер — стоит только догадываться, но Юровский подошел к ней весьма изобретательно.
Прежде всего он рассказал, почему Малер включил в свою программу «мейстерзингеров», и почему так важно ничего не добавлять: по его мнению, эти сочинения родственны друг другу (и действительно, начало финала симфонии и увертюра Вагнера имеют не только общую тональность, но и интонации). Однако на этом вступительная речь не закончилась – Юровский знакомил публику с музыкой данного вечера почти два часа (!). И это был отнюдь не пересказ из учебника музыкальной литературы и не примитивно-абстрактные слова в духе «первая часть – драматическая, а вторая полна лирики».
Соло Юровского включало в себя музыкальную характеристику каждого раздела, введение в историю создания опуса со всеми подробностями (вплоть до зачитывания писем, стихов Й. Эйхендорфа и цитат Т. Адорно), объяснение приемов и штрихов у инструментов и многое другое.
Складывалось впечатление, что Юровский — биограф Малера, и более того — его близкий друг.
Будто на его глазах создавалась симфония великого австрийца, и он видел, как «смутилась Альма Малер, когда ее супруг, закончив репетицию, сел напротив нее и посмотрел в глаза». Блестящий рассказ в духе книги из серии «ЖЗЛ» органично сочетался с профессиональными знаниями бывшего теоретика и воспитанника Мерзляковки, который для подтверждения своих слов и убедительности просил оркестр воспроизвести тот или иной фрагмент из партитуры.
Однако такое содержательное «малероведение» казалось немного затянутым. Все остро нуждались в самой музыке, и появись сейчас на сцене сам Малер – должного эффекта бы не было. Возможно, Юровский слишком увлекся, возможно, многие не были подготовлены к внезапной лекции, но на этом концерте перевес был все-таки не в сторону музыкального показа, а в сторону рассказа, причем, весьма субъективного.
Наконец, пообещав скорый антракт, маэстро продирижировал увертюрой Вагнера, которая торжественно-ликующе огласила пространство зала. Темы средневековых певцов, главного героя Вальтера и его возлюбленной Евы звучали в неразрывном мелодическом единстве, объединяя в себе одновременно и строгость, и лирику. Кстати, сам Малер исполнял увертюру в начале, и таким образом ее связь с симфонией была более очевидной.
После небольшого перерыва наступило время для Седьмой симфонии, которую Юровский окрестил «романом» и по-своему интерпретировал некоторые части.
Две крайние – первая и пятая – предстали в едином драматическом порыве с эмоциональными взвихрениями скрипок и четкой уверенностью духовых инструментов. В первой «главе» контрасты разделов оказались максимально сближены, из чувственно-экзальтированной звуковой массы на первый план выходили отдельные фразы – выразительные соло или чарующие слух тембровые краски.
Удивительно оптимистичный финал в вагнеровском духе оркестр им. Е. Светланова сыграл с большим эмоциональным подъемом – особенно удачно проявили себя музыканты группы медных духовых. Единое развитие исходной гимнической темы не останавливалось ни на минуту: все эпизоды были единым, не «разваливающимся» на элементы целым.
Центральные средние части симфонии – три своеобразных Nachtmusik, получившие с легкой руки Юровского истолкование не как ноктюрны, а как «ночные пьесы».
В первой из них маэстро усилил гротескный и грустно-ироничный характер:
начало отчетливо напоминало те же «раскачивания» из скерцо Второй симфонии / «Проповеди Антония Падуанского рыбам». Но по мере развития слушатели становились свидетелями истории какого-нибудь странствующего подмастерья, шубертовского мельника или пастуха: оркестр выводил песенные темы, которые сопровождались перезвоном коровьих колоколов. Вступительные такты второй «ночной песни» Юровскому напомнили почему-то «Бабу-Ягу» Мусоргского – собственно, в таком сказочно-демоническом духе она и была исполнена.
Особняком стояла музыка четвертой части, названная им «письмом Альме Малер» – такая же «шубертовская», легко поддающаяся подтекстовке лирическая музыкальная картина. И лишь в страстных взмываниях струнных и пронзительном звучании флейты-пикколо ощущался уже не влюбленный мельник, а сам композитор – такой эмоциональный, искренний, словно живущий вместе с нами, и о котором, безусловно, хочется говорить бесконечно.
