Вторая «Саломея» в московском сезоне

Владимир Юровский

12 апреля в Москве в Концертном зале Чайковского в рамках абонемента «Оперные шедевры» состоялось концертное исполнение оперы Рихарда Штрауса «Саломея» под управлением Владимира Юровского, дирижировавшего Государственным академическим симфоническим оркестром России. Ведущие сольные партии представили приглашённые иностранные артисты: болгарка Александрина Пенданчанска — Саломея, сопрано; британец германо-австрийского происхождения Петер Брондер — Ирод, тенор; американец Скотт Хендрикс — Иоканаан, баритон. Партию Иродиады исполнила отечественная певица Ксения Вязникова, меццо-сопрано. В остальных партиях также были задействованы отечественные певцы.

Совсем недавно, в январе этого года, мне довелось побывать на прекрасном и тоже концертном исполнении «Саломеи» в московском театре «Новая опера» под управлением Евгения Самойлова, и впечатления были ничуть не хуже.

Оба представления — в «Новой опере» и КЗЧ — любопытно сравнить,

поскольку в них были реализованы разные художественные концепции и по-разному трактованы характеры главных героев.

В поразительной по силе воздействия трактовке Владимира Юровского оркестровый рисунок отличался большей графичностью, тогда как в «Саломее» в «Новой опере» оркестр был более живописен. Возможно, в какой-то степени это объяснялось наличием в «Новой опере» достаточно развитого визуального ряда, всё же достаточно выразительного, чтобы им можно было пренебречь. С большей живописностью внешнего представления я связываю большее внимание к колориту и в оркестре.

Конечно, любопытно было бы послушать, как оркестр «Новой оперы» прозвучал бы без этого визуального ряда, но такой эксперимент поставить невозможно, поэтому остаётся проводить его лишь мысленно. Тем не менее, хотя в «Новой опере» тоже имел место не спектакль, а полуконцертное исполнение, пренебречь изобразительным элементом и впечатлением от него невозможно.

Однако в КЗЧ тоже наличествовали визуальные элементы, но минимальные и гораздо более скромные. В частности, Саломея по ходу действия переоделась в другое платье: сначала оно было золотистым, а после знаменитого «Танца семи покрывал» — белым, почти свадебным. Вероятно, это был некий намёк? Неужели намёк на «праздник души» по поводу отрывания головы своему желанному?

Белое платье Саломеи в конце оперы было эффектно подсвечено сверху красным прожектором, и это выглядело по-настоящему кроваво и угрожающе.

Как и в «Новой опере», Иоканаан в КЗЧ подавал некоторые свои реплики с балкона над сценой, а на балконе противоположной стороны размещались второстепенные действующие лица. Таким образом, некоторые самые элементарные постановочные элементы в КЗЧ тоже наличествовали, и грех было не воспользоваться возможностями концертного зала, но жаль, что не было субтитров.

Любопытно было наблюдать, как меняется и концепция, и трактовка в зависимости от поведения главных героев. К примеру, в «Новой опере» Ирод выглядел «человеком обстоятельств» — в меру пуглив, блудлив, но в политическом плане осторожен. А в КЗЧ Ирод выглядел настоящим фюрером, аж дрожь пробирала, так это было ярко и страшно!

Исполнявший Ирода Петер Брондер сам формировал необходимые ему обстоятельства.

Это просто удивительно, насколько разными были художественные образы: казалось бы, слова одни и те же, музыка одна и та же, а такие разные подходы к роли Ирода, что меняется облик всей оперы! Образ, созданный Брондером, потрясал вампиризмом, и возникало полное впечатление, что ради убедительного исполнения этой партии певец смотрел и слушал записи речей Гитлера.

Хотя Саломея «Новой опере» выглядела вздорной девушкой, но всё же при этом она была немного хрупкой, довольно зависимой, а в КЗЧ в исполнении Александрины Пенданчанской она не уступала Ироду ни в чём — ни в упрямстве, ни в эпатаже, ни в экспрессии. И опять же в случае Саломеи — слова те же, музыка та же, а разница в трактовке образа поразительно глубокая.

Иоканаан тоже сильно отличался: в подаче Скотта Хендрикса он выглядел настоящим пророком, а не гротескового плана оратором, как был трактован этот образ в «Новой опере». Как мне кажется, гротескный образ Иоканаана был ближе к штраусовскому взгляду на этого персонажа,

но зато в исполнении Хендрикса Иоканаан был подлинно трагической, а не только фарсовой фигурой.

Иродиада в исполнении Ксении Вязниковой была не такой яркой, как в «Новой опере», где она выглядела по-настоящему раздражительной, и где великолепно ощущалось, как её бесят кликушества Иоканаана. Здесь же она была гораздо более спокойной и как бы добровольно уходящей на второй план. О да, так тоже можно трактовать этот образ, но мне кажется, исполнению немного недоставало пресловутой «правды характера». К тому же темброво певица слишком сильно сближалась с Саломеей, тембр её имел больше сопрановый, нежели меццовый колорит, что в данном случае не совсем верно — ведь Иродиада и старше, и, что угадывается, дороднее, массивнее, и это должно ощущаться в полноценной меццовости, чуть большей голосовой плотности и вязкости. Ксения Вязникова была очень хороша, но недостаточно характерна для данной конкретной партии.

ГАСО был великолепен — мощное фортиссимо, динамические контрасты, очерченность всех фраз и реплик!

Было заметно, что с музыкантами хорошо поработали, но всё же оркестр был, пожалуй, слишком «старательным» в том плане, что играл многое слишком прямолинейно, без изысков. Допускаю, что этого потребовал от него дирижёр, которому вообще свойственно показывать во всём структурность, обнажать конструкцию. Пожалуй, Владимир Юровский вообще не склонен к слишком откровенному показу оркестровых колоритов и к самодовлеющей оркестровой красочности как таковой. А вот в «Новой опере» оркестр был значительно более колоритным, хотя и не столь мощным. Поначалу, кстати, Юровский заметно давил певцов оркестровой массой, но впоследствии они распелись и уже покрывали какой угодно оркестр — особенно Саломея, Иоканаан и Ирод, которые прослушивались во всех тутти.

И всё же поначалу было бы неплохо чуть придержать оркестровую динамику,

тем более, что в середине и в конце есть где пошуметь. В частности, в начале выступления с целью соответствия звучности оркестра Пенданчанска пела как бы через силу и давала слишком крупное вибрато, но затем она выправилась, а там и динамики прибавила, и всё зазвучало очень хорошо. Правда, ближе к концу, как мне показалось, певица немного сдала, поэтому последний и предпоследний её сольные эпизоды были хотя и выразительными, но недостаточно яркими.

Ирод же был очень органичен от первой и до последней ноты — настоящий палач, фюрер,

которому не помеха даже дочурка жены, посмевшая нарушить его политические планы, в которые как-то входило и использование умерщвлённого по её настоянию Иоканаана. В том, что Ирод приказал убить Саломею, в КЗЧ ощущалось больше вождистского гнева и раздражения, нежели брезгливости и отвращения, как у Ирода в «Новой опере». Короче говоря, обе трактовки Ирода были очень интересны, и каждая оказалась со своей изюминкой.

Конечно, дирижёром была прекрасно разыграна оркестровая «коронка» — знаменитый танец Саломеи.

В целом, разумеется, вся эта опера держится прежде всего на оркестре, а затем уже на солистах, ибо без надёжного оркестрового фона её исполнение невозможно, и Владимир Юровский преподнёс москвичам замечательное исполнение этого шедевра музыкального модерна начала XX века.

Фото: Фестиваль Мстислава Ростроповича

реклама