Пленные эльфы Бенджамина Бриттена

«Сон в летнюю ночь» Бриттена в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко

Скандал вокруг постановки оперы Б. Бриттена «Сон в летнюю ночь» в Музыкальном театре им. Станиславского и Немировича-Данченко слишком хорошо освещен в прессе, чтобы останавливаться на нем еще раз. Юридический и общественно-политический аспект понятен (недавний закон о педофилии, судя по последним крупным скандалам – кстати, тоже в мире музыки – пока что только открыл широкую дорогу для отвратительных злоупотреблений). Но есть еще и аспект культурологический.

В западной гуманитарной науке существует так называемая теория респонса (отклика, ответа). Имеется в виду, что любое произведение искусства – это не просто безучастный и безупречный в своей художественной отстраненности объект. Напротив – он погружен в активную среду взаимодействия со своим реципиентом. Отклик читателя, зрителя, слушателя становится неотъемлемой частью художественного пространства. Интерпретируя это пространство своим личным, уникальным способом, мы его до известной степени формируем. А оно формирует нас. Респонс – это точка сборки. Таким активным интерпретатором оказывается, например, режиссер. Если он талантливый толкователь, то под его руками оживают и ярче, рельефнее проступают скрытые смыслы, заложенные в самой вещи. Они даже могут выплеснуться наружу, организовать вторичную драматургию в той самой активной среде восприятия вещи. В случае с московской постановкой «Сна в летнюю ночь» эта драматургия в виде скандала проявилась во всем своем абсурдистском великолепии, продублировав кафкианские течения смыслов, мастерски вскрытые Кристофером Олденом не только в бриттеновской опере, но и в исходном шекспировском тексте, на первый взгляд, совершенно безобидном.

Нью-йоркский оперный режиссер Кристофер Олден, с которым нам удалось побеседовать после спектакля, известен своим модернистским прочтением опер. Впрочем, модернизм для Олдена не самоцель: режиссер говорит, что главное для него – «снять все лишние слои и прорваться к мощной, современно звучащей человеческой составляющей оперы», и если этого можно добиться без излишнего осовременивания, то он так и делает. Олден рассказывает, что источником вдохновения в этой постановке для него был сам Бенджамин Бриттен, история его жизни. Бриттен, чудо-ребенок, стремительно развивавшийся музыкант, по сути, лишен был детства, ведь его талант требовал неустанных профессиональных занятий. Детство навсегда осталось для композитора волшебной, безвозвратно утраченной порой – и особой темой его творчества. В «Сне в летнюю ночь» эльфов у Бриттена поет хор мальчиков, и это, по мнению Олдена, далеко не случайно. Во всяком случае, для режиссера эта композиторская затея стала отправной точкой.

Но чарующий мир детства хрупок и непрочен, его в одночасье может смять неведомая злая воля. Нежный эльфийский мальчик так и останется навеки мальчиком, в плену у могущественного колдуна, – сломленный, поникший, взрослый лишь по виду. Бриттен, продолжает Олден, в последние годы жизни признавался, что подвергся в детстве насилию со стороны учителя. Мир травмы закапсулировался, время в нем остановилось. Вокруг травмы, как жемчужина вокруг песчинки, разрастается феерическое действо оперы, по-новому осмысленное режиссером.

Действие перенесено по воле режиссера в 60-е годы – поскольку именно в эти годы была создана опера, объясняет Олден, – и развивается от начала до конца во дворе школы-интерната для мальчиков. В последнем акте школа преображается во дворец Тезея (а во втором так даже в некий приватный ад, охваченный пламенем не хуже преисподней, уготованной Дон Жуану), но сути своей подчеркнуто не меняет. Злой колдун, в чьих руках все нити судеб героев, – это директор школы, он же король эльфов Оберон. Он безраздельно царствует над вверенными ему детьми, от самых младших до старшеклассников. Но на самом деле власть его простирается гораздо дальше: ведь тот, кого однажды коснулось его порочное волшебство, обречен на пожизненное рабство.

В этом ракурсе особым образом высвечиваются перипетии, которые в шекспировском тексте остаются милыми условностями или комическими сценками. Оберон ссорится с Титанией из-за мальчика-пажа – в постановке Олдена мальчик намечен директором в очередные жертвы. Проказливый Пак – мальчик-переросток, бывший фаворит, тенью следующий за своим повелителем и тщетно надеющийся вернуть былые милости. Он и ревнует к новому любимцу, и в то же время безуспешно пытается уберечь его от печальной участи. Елена, бегающая за Деметрием, который гонит ее прочь, влюбленные голубки Гермия и Лизандр, девушки, устраивающие потасовку из-за молодых людей, – легко узнаваемые подростковые типажи и ситуации. Девчонки сохнут по капитану школьной футбольной команды, лучшая подруга отбила мальчика, парочка мечтает сбежать из дому, потому что родители не дают им встречаться, мальчишки дерутся из-за девочек (и наоборот), старшеклассники оттягиваются на вечеринке с «косячком»…

Косячком одурманивает Оберон и свою жену Титанию, и она устраивает разбитную вечеринку с ткачом Основой и прочими юнцами. Титания, такая вроде бы дерзкая и строптивая, – послушная кукла в руках директора, как и все остальные, и в ней ощущается та же надломленность когда-то юного существа, чья юность кончилась внезапно и болезненно, а взрослая жизнь так и не наступила. Вся ее строптивость – все тот же беспомощный подростковый бунт.

Стилистика спектакля выстраивается Олденом очень точно. Нет ни одной фальшивой ноты: все оправдано традицией английского романа. Это и Диккенс с его бидлами и Оливерами Твистами, и Ивлин Во с его золотой молодежью, и Вирджиния Вульф с темой безумия, да и сам по себе известный топос boarding school. Вопреки всевозможным ожиданиям-опасениям, если они у кого были (гей-композитор, гей-режиссер, пресловутый родительский скандал, детям до 14 лет и т.п.), абсолютно ничего вульгарного или даже просто неорганичного в этой постановке не происходит.

Среди режиссеров, оказавших на него наибольшее влияние, Кристофер Олден, на заре своей карьеры работавший с Поннелем, называет Пину Бауш. Это и неудивительно, ведь свое прочтение Бриттена и Шекспира режиссер целиком помещает в сферу пластики. Его интерпретация выстроена на пантомиме, полунамеках, жестах, танцевальных па. Балетная слаженность – отличительная черта этого спектакля. Тут как-то не следишь за тем, кто поет лучше, а кто хуже, кто звезда, а кто не очень, кто двигается хорошо, а у кого «ус отклеивается», где актер, а где персонаж. Олден создает ошеломительный эффект присутствия, реальности, в которую погружаешься сразу и безоговорочно. В этом едином вышколенном ансамбле все превосходно артикулируют английский текст, поют, играют и двигаются, как в высококлассном бродвейском мюзикле, а поразительная музыка Бриттена просто делает свое дело. (А «звезда» все-таки была: Олег Безинских достойно провел контратеноровую партию и даже щегольнул своим фирменным диапазоном от баритона до сопрано.)

Оркестр оказался тоже на высоте. Британский дирижер Уильям Лейси извлекает чарующие гармонии из сложнейшей музыки, выпукло ведет волшебную тему Оберона и эльфийского царства, а во вставной пьеске про Пирама и Фисбу виртуозно обрушивает на слушателя иронический каскад музыкальных аллюзий от Моцарта до Малера и Штрауса (который не Рихард).

…В начале спектакля на сцене появляется странный молчаливый персонаж. Первые два акта он невидимкой бродит по двору школы, с тоской заглядывает в окна. А там, на втором этаже, сквозь раскрытые ставни видно, как директор учит мальчугана спрягать на доске латинский глагол: «Amo, amas, amat… Я люблю, ты любишь, он любит…». К третьему акту обнаруживается, что молчаливый герой намерен жениться, чтобы быть, как все, чтобы отмежеваться, наконец, от своего прошлого. Странный герой – это афинский герцог Тезей. Он тоже из когорты эльфийских мальчиков, и прошлое – бессмертный король Оберон – его никогда не отпустит…

Тонкая, неуловимая атмосфера порока исподволь пропитывает, отравляет придуманные жизни наивных героев оперы. Она настолько убедительна, что перетекает в реальную жизнь, провоцирует параноидальные фантазии, закручивает скандальную воронку респонса. Это все чары виноваты. «Волшебный сок околдует ваш взор и поработит чувства!». Запатентовано королем Обероном и режиссером Олденом.

Фотография Вадима Лапина

реклама

Ссылки по теме