Одной из пяти премьер Зальцбургского фестиваля стала русская опера. «Евгения Онегина» инсценировала немецкий режиссер Андреа Брет, декорировал австрийский художник Мартин Цеетгрубер, Венским филармоническим оркестром дирижировал Даниэль Баренбойм.
Московского критика, пережившего в прошедшем сезоне уже двух совершенно разных «Онегиных», казалось бы, ничем удивить уже нельзя. Собственно, постановка Брет и не удивляет, но кое-какие неожиданные элементы в трактовке присутствуют. Так, действие происходит в семидесятых годах двадцатого века и происходящее между собой вяжется с трудом, то и дело проявляются мелкие недоразумения. Первая картина проистекает на фоне пшеничных колосьев, и Ларина бреет крестьянам лбы – в комбинации и наброшенном поверх халате; так же она встречает и гостей, беспокоясь лишь о том, что прическа не в порядке. Вторая – в стеклянной комнате, изображающей, очевидно, рабочий кабинет Татьяны, впрочем, без стула и стола. Третья – в лесу, где от деревьев остались только стволы и пара голых веток, а девушки-красавицы, по идее, собирающие землянику, строчат на швейных машинках. На именинах Татьяны гуляет партийная элита, которой, заметим, в таком количестве и качестве в деревне отродясь не бывало, – мужья пристают к чужим женщинам, а жены в это время лениво и неумело разучивают движения запрещенных танцев. Вот кто в совершенстве владеет искусством буржуазного танца – так это официант из последней картины, пританцовывающий рок-н-ролл во время полонеза.
Основная «фишка» постановщиков – эксперимент с образом Татьяны, весьма далеким от привычного штампа мечтательной и весьма чувствительной особы с томным взглядом. Здешняя Татьяна держит руки в карманах брюк и, в то время как няня лепечет что-то про потупившую взгляд скромную голубку, вальяжно засовывает в рот Онегину свою сигарету. А еще Таня не просто так слоняется по поместью, она, похоже, писательница. Поэтому и письмо, словно новый роман, начинает строчить (точнее, стучать на письменной машинке) не в постели, а прямо на рабочем месте. А потом традиционно просит няню отправить внука к Нему. Внук, между тем, присутствует на сцене и что-то медленно закапывает? Хоронит все надежды Татьяны на счастье? Это, очевидно, нелепый намек на печальный финал. Ленский в постановке Брет – ревнивец и псих, которого не способна была сдержать ни искренне разволновавшаяся Ольга, ни Онегин. Последний – хам и эгоист – хотя и не удосужился даже ответить на протянутую руку мамаши Лариной, протягивает руку Ленскому и даже больше – пытается, обняв поэта, вернуть его в чувство перед дуэлью, но, застрелив соперника, не бросается на тело и не унижается заламыванием рук, а твердо разворачивается и уходит.
Музыкальная часть, от которой всегда ожидают чего-нибудь сверхъестественного, была довольно ровной, уровень солистов – выше среднего. Выдающимися вокальными данными никто не обладает, но поют складно, без фальши, не киксуют, не расходятся в ансамблях, то есть выдают качественный продукт. Любимица Баренбойма Анна Самуил не отличается ни сверхъестественным тембром, ни техникой, к тому же и актерское мастерство ее нуждается в совершенстве, хотя сцена с сигаретой была убедительна. Петер Маттей (Онегин) хорош в верхнем регистре – высокие ноты красивые и чистые, у Йозефa Кайзерa (Ленский) чувствуется очень хорошая школа. Партию няни в репертуаре Эммы Саркисян в последнем сезоне можно считать коронной (ее мы слышали год назад в Большом), Рене Морлок (Ларина) превосходно справляется с ролью сильной, но уставшей женщины и поет соответственно. Екатерина Губанова (Ольга) не успела раскрыться, хотя как раз ее меццо-сопрано, в отличие от «сестрицы», отличает минимум вибрато.
Венский филармонический оркестр под управлением маэстро Баренбойма также не самый сильный участник этой постановки, впрочем, таковых здесь и нет. В моменты разгула эмоций дирижер, страстно переживающий музыку Чайковского, увлекает оркестрантов, и процесс, как говорится, идет. Все остальное – неинтересно и даже скучно, но внешний лоск налицо. В общем, все без сучка, но и без задоринки, если задоринку понимать как нечто, способное увлечь и зацепить. Итак, лоск налицо, неряшливые и невоспитанные русские тоже (без этого русская опера на Западе, похоже, невозможна, спасибо, что без медведей), но содержание и художественная глубина сомнительны. Этого ли ждут от главного оперного фестиваля Европы?
Марина Гайкович, Зальцбург, ng.ru
