Набукко в пустыне

Во Франции состоялась премьера оперы Верди в постановке московского Театра «Геликон»

«Геликон» вновь выпустил премьеру за границей. «Набукко» Верди появился на свет в качестве совместной постановки «Геликон-оперы», компании «Duo Dijon» и парижского театра «Opera de Massy». «Аудиториум» и «Масси» — современные театры, построенные за пределами исторического центра и, соответственно, с размахом. В 1998 году дижонцы сумели доказать, что сейчас самое время строить роскошные залы с феерической естественной акустикой. Театру положено начинаться с вешалки, однако в столице Бургундии все начинается с путешествия по гигантскому зданию на площади Жана Буэ, южное крыло которого протянулось вдоль бульвара де Марн, а северное переброшено через бульвар де Шампань, так что публика сперва по эскалаторам поднимается в верхнее фойе, проходит над оживленной улицей и лишь затем добирается до гардероба. Внутри все технологично, до мелочей продумано, со всех 1611 мест превосходно и видно, и слышно.

«Масси» — это мультиплекс: оперный театр, кинотеатр и медиатека им. Жана Кокто под одной крышей. Зал на 800 мест по сравнению с дижонским кажется небольшим. Но сцена достаточно вместительна, чтобы на ней смогли расположиться декорации Игоря Нежного — сложнейшие конструкции, которых публика не видит. Она видит пустыню: текучие линии барханов, открывающиеся среди песка пещеры и — фрагменты ассирийских барельефов. На фоне еврейских одеяний цвета песка выделяются черные костюмы ассирийцев. Что касается костюмов главных героев, созданных Татьяной Тулубьевой, то каждый из них — сам по себе зрелище, особенно костюм Набукко, воспроизводящий фактуру каменной кладки и украшенный золотыми крылатыми львами. Всю эту красоту художник по свету Дамир Исмагилов то подчеркивает сочными, насыщенными тонами, то накрывает паутиной теней, создавая сюрреалистические эффекты.

Новая постановка «Геликона» не из тех, в которых сюжет романтической оперы радикально осовременивается, но здесь найдены точки, где кровавая ветхозаветная история соприкасается с современностью. Место вавилонских идолов заняли нефтяные вышки, место трона — золотая ванна, поскольку стремление к величию в наше время благополучно заменила страсть к комфорту. Барельефы приводят на ум разграбление ассирийских древностей при оккупации Багдада, а пещера, куда заточен потерявший разум Набукко, — бункер Саддама. Сцена с захватом Фенены в заложницы не придумана, она изначально имеется в опере Верди. В общем, есть над чем поразмыслить, но все эти «поводы к размышлению» об истории в современности поданы ненавязчиво, потому что, как почти всегда в спектаклях Бертмана, главное — то, что происходит с людьми, с их душами, а это тема вечная.

Политически злободневные трактовки сводят оперу «Набукко» к хору «Va pensiero», героев превращают в функции (этот — из «светлых», тот — из «темных»), а добрую половину действия — в вампуку. Ничего подобного нет в спектакле «Геликон-оперы». Есть семья Набукко, который воспитал приемную дочь Абигайль как родную. Есть две сестры, которых угораздило влюбиться в одного и того же романтичного юношу. Злодейка Абигайль может быть трогательной в неразделенной любви к Измаилу, может быть слабой и закомплексованной, может даже немного пожалеть безумного отца. В финале она появляется в изорванном платье своей сестры Фенены, чтобы сыграть поистине библейскую сцену покаяния и умереть в полном одиночестве.

В трех спектаклях Абигайль спела Мария Гулегина. Эту партию она исполняла на крупнейших сценах мира и после спектакля в «Масси» улетела в Вену, где у нее вновь «Набукко». Гулегина в упор не видит пресловутых трудностей партии и даже специально добавляет новые в виде вставных верхних нот и непредусмотренных автором колоратур. Вообще же ее больше занимает не партия, а роль.

В процессе репетиций Гулегина высказывалась о спектакле с присущей ей категоричностью, но требовала печатать, не смягчая оценок: «Это самая красивая постановка „Набукко“! „Геликон“ — высший пилотаж!»

Французы высшим пилотажем признали работу русско-французского хора: «Молодость и славянская чувствительность хористов „Геликона“ в соединении с опытностью дижонских „старых рубак“ обеспечила публике моменты абсолютного счастья, особенно в „Va pensiero“ („Le bien public“)». Несмотря на участие хористов «Duo Dijon», в пении отчетливо преобладал русский стиль, например, в хоре «Immenso Jehova» неожиданно обнаружилось сходство с русской духовной музыкой. В этот кульминационный момент спектакля Бертман перемешал на сцене евреев и ассирийцев, выведя за скобки тему вражды двух народов и перейдя к теме, на которую постановщики «Набукко» обычно не покушаются, — к спору о вере и победе единого Бога. Спектакль полон ветхозаветных образов, сквозь которые непостижимым путем прорастает новозаветная символика.

Если хоры объединились, два оркестра выступали порознь. Евгений Бражник управлял высококлассным коллективом «Duo Dijon», объединяющим местных музыкантов и приглашенных исполнителей из Парижа. В исполнении был настоящий драйв, оркестр звучал грубовато-стильно, с сильным преобладанием духовых, что присуще ранним операм Верди. Но были и романтически красивые моменты, прежде всего молитва Захарии и сцена смерти Абигайль. В «Масси» дижонцев сменил оркестр «Геликон-оперы», а за пульт стал местный главный дирижер Доминик Руит. Из-за произвольных перемен темпа музыка, выходившая из-под его рук, по консистенции напоминала устрицу. Лавируя между сильными долями, Руиту удалось всюду проходить мимо смысла и едва не половину партитуры превратить в нечто легковесно-вальсообразное.

Тем не менее энергетика спектакля в «Масси» сохранилась — благодаря солистам и хору. В наше время такое количество по-настоящему больших голосов в одной труппе — редкость, и если в собственном зале «Геликона» они не всегда производят должное впечатление, то в залах, подобных «Аудиториуму» и «Масси», предстают во всей красе.

Открытием стали выступления Светланы Создателевой в партии Абигайль: «Мало того что ее верхние ноты легко проходят сквозь оркестровое tutti на forte, но какая стать! Львиная грива, кнут в руке, дерзкое бешенство — это же Дщерь Вавилона из Священного Писания!..» («ResMusica»).

Оба Набукко были превосходны актерски, но если Сергею Топтыгину плохо удавалось рассчитывать вокальные силы на весь спектакль, то Игорь Тарасов продемонстрировал колоссальный объем голоса и отменную кантилену. Очень хороши были обе Фенены — Лариса Костюк и Ксения Вязникова и оба Измаила — многоопытный Николай Дорожкин и уверенно дебютировавший Дмитрий Пономарев. Что касается Захарии, то французские критики, словно сговорившись, назвали Михаила Гужова «совершенным образцом русского баса, с глубоким и благозвучным голосом», а Александра Киселева — «архетипом русского баса».

В наше время, когда опера страдает острой стилевой недостаточностью, на территории Франции родился спектакль, явивший собой пример большого стиля, где символическая статичность некоторых мизансцен сочетается с динамизмом и страстностью. Французская критика отметила в «Набукко» «классицизм высокой пробы и неоспоримый эстетизм» («Le bien public»).

Анна Булычёва

реклама