Martha Mödl
«Зачем мне еще дерево на сцене, если у меня есть госпожа Х!», - подобная реплика из уст режиссера в отношении дебютантки вряд ли окрылила бы последнюю. Но в нашей истории, происходившей в 1951 году, режиссером был Виланд Вагнер, а госпожой Х - его счастливая находка Марта Мёдль. Отстаивая правомерность стилистики нового Байрейта, основанной на переосмыслении и «деромантизации» мифа, и устав от бесконечных цитирований «Старика»* («Kinder, schafft Neues!»), В.Вагнер пускал в ход аргумент с «деревом», отражавший его новый подход к сценографии оперных постановок.
Первый послевоенный сезон открывала пустая сцена «Парсифаля», очищенная от звериных шкур, рогатых шлемов и прочей псевдореалистической атрибутики, способной, к тому же, вызывать нежелательные исторические ассоциации. Она была заполнена светом и командой талантливых молодых певцов-актеров (Мёдль, Вебер, Виндгассен, Уде, Лондон). В Марте Мёдль Виланд Вагнер нашел единомышленницу. Созданный ею образ Кундри, «в очаровании человечности которой (по-набоковски) было выразительнейшее обновление ее неземной сущности», стал своеобразным манифестом его революции, а Мёдль - прототипом нового поколения певцов.
При всем внимании и уважении к точности интонирования она всегда акцентировала первостепенное значение для нее раскрытия драматического потенциала оперной роли. Прирожденная драматическая актриса («Северная Каллас»), пылкая и интенсивная, она порой не щадила голоса, но ее захватывающие интерпретации заставляли вообще забыть о технике как таковой и гипнотизировали даже самых придирчивых критиков. Не случайно Фуртвенглер окрестил ее восторженно - «Zauberkasten». «Волшебница», сказали бы мы. А если не волшебница, то разве смогла бы эта удивительная женщина остаться востребованной оперными театрами мира еще и на пороге третьего тысячелетия?..
Родилась она в Нюрнберге, в 1912 году. Училась в школе английских фрейлин, играла на фортепиано, была первой ученицей в балетном классе и обладательницей красивого, природой поставленного альта. Довольно скоро, однако, обо всем этом пришлось забыть. Отец Марты - богемский художник, человек одаренный и горячо ею любимый, - в один прекрасный день исчез в неизвестном направлении, оставив жену и дочь в нужде и одиночестве. Началась борьба за выживание. По окончании школы Марта стала работать - сначала секретарем, потом бухгалтером, собирая силы и средства для того, чтобы хоть когда-нибудь получить возможность заниматься пением. О нюрнбергском периоде своей жизни она почти никогда и нигде не вспоминает. На улицах легендарного города Альбрехта Дюрера и поэта Ганса Сакса, в окрестностях монастыря святой Катерины, где когда-то происходили знаменитые состязания мейстерзингеров, в годы юности Марты Мёдль зажглись первые костры, в которые швыряли книги Гейне, Толстого, Роллана и Фейхтвангера. «Новые мейстерзингеры» превратили Нюрнберг в нацистскую «Мекку», проводя в ней свои шествия, парады, «факельцуги» и «рейхспартертаги», на которых вырабатывались нюрнбергские «расовые» и другие бредовые законы...
Послушаем теперь ее Кундри в начале 2-го акта (живая запись 1951 года) - Ach! - Ach! Tiefe Nacht! - Wahnsinn! -O! -Wut!-Ach!- Jammer! - Schlaf-Schlaf - tiefer Schlaf! - Tod!.. Бог знает, из каких опытов родились эти жуткие интонации… У очевидцев спектакля волосы вставали дыбом, а другие певицы, по меньшей мере в течение ближайшего десятилетия, воздерживались от исполнения этой роли.
Жизнь словно начинается сначала в Ремшайде, куда Марта, оставив едва успевшую начаться долгожданную учебу в Нюрнбергской консерватории, приезжает на прослушивание в 1942 году. «В театре искали меццо… я спела половину арии Эболи и была принята! Помню, как сидела потом в кафе недалеко от Оперы, смотрела в огромное окно на пробегающих мимо прохожих… Мне казалось, что Ремшайд - это Мет, и теперь я там работала… Какое это было счастье!»
Вскоре после того, как Мёдль (в 31 год) дебютировала в роли Гензеля в опере Хумпердинка, здание театра было разбомблено. Репетировать продолжали во временно приспособленном спортивном зале, в ее репертуаре появились Керубино, Азучена и Миньон. Спектакли теперь давали не каждый вечер, опасаясь налетов. Днем артисты театра были вынуждены работать для фронта - в противном случае гонорары не выплачивались. Мёдль вспоминала: «Пришли устраиваться на Александерверк - фабрику, выпускавшую до войны кухонные принадлежности, а теперь - боеприпасы. Секретарь, которая ставила штампы в наши паспорта, узнав, что мы артисты оперы, довольно приговаривала - «Ну, слава богу, наконец-то и лентяев работать заставили!» На этой фабрике пришлось работать 7 месяцев. Налеты с каждым днем учащались, в любой момент все могло взлететь в воздух. Сюда же пригоняли русских военнопленных… Вместе со мной работала русская женщина и ее пятеро детей… младшему было всего четыре года, он смазывал маслом детали для снарядов… мать была вынуждена побираться, потому что кормили их супом из гнилых овощей - все продукты забирала себе надзирательница и по вечерам пировала с немецкими солдатами. Этого я никогда не забуду».
Война близилась к концу, а Марта отправилась «завоевывать» Дюссельдорф. В руках у нее был контракт на место первого меццо, заключенный с интендантом Дюссельдорфской оперы после одного из представлений «Миньон» в Ремшайдском спортзале. Но пока молодая певица добиралась до города пешком, по самому длинному в Европе мосту - Mьngstener Brьcke - «тысячелетний рейх» прекратил свое существование, и в театре, разрушенном почти до основания, ее встретил новый интендант - это был знаменитый коммунист и антифашист Вольфганг Лангофф, автор «Moorsoldaten», только что вернувшийся из швейцарской эмиграции. Марта протянула ему контракт, составленный в прошлую эпоху, и робко спросила, действует ли он. «Конечно, действует!» - ответил Лангофф.
Настоящая работа началась с приходом в театр Густава Грюнденса. Талантливый режиссер драматического театра, он беззаветно любил оперу, поставил тогда «Свадьбу Фигаро», «Баттерфляй» и «Кармен» - главная роль в последней была поручена Мёдль. У Грюнденса она прошла отличную школу актерского мастерства. «Он работал как актер, и в «Фигаро», возможно, было больше Бомарше, нежели Моцарта, (мой Керубино имел огромный успех!), но любил музыку, как ни один из современных режиссеров - вот откуда все их ошибки».
С 1945 по 1947 певица спела в Дюссельдорфе партии Дорабеллы, Октавиана и Композитора («Ариадна на Наксосе»), позднее в репертуаре появились более драматические партии, такие как Эболи, Клитемнестра и Мария («Воццек»). В 49-м-50-х гг. она была приглашена в Ковент-Гарден, где исполняла Кармен в основном составе на английском языке. Излюбленный комментарий певицы по поводу этого выступления был таким - «представьте себе - у немки хватало выдержки интерпретировать андалузскую тигрицу на языке Шекспира!»
Важным этапом стало сотрудничество с режиссером Реннертом в Гамбурге. Там певица впервые спела Леонору, а после исполнения в составе Гамбургской оперы роли Леди Макбет о Марте Мёдль заговорили как о драматическом сопрано, которые к тому времени уже стали большой редкостью. Для самой Марты это было лишь подтверждением того, что когда-то заметила ее консерваторский педагог фрау Клинк-Шнайдер. Та всегда говорила, что голос этой девушки был для нее загадкой, «в нем больше цветов, чем в радуге, каждый день он звучит по-другому, и я никак не могу отнести его к какой-то определенной категории!» Переход поэтому можно было осуществлять постепенно. «Я чувствовала, что мое «до» и пассажи в верхнем регистре становятся крепче и увереннее… В отличие от других певиц, которые обязательно делали перерыв, переходя из меццо в сопрано, я не стала останавливаться…» В 1950-м она попробовала себя в «Консуле» Менотти (Магда Сорель), а после этого как Кундри - сначала в Берлине с Кейльбертом, затем в Ла Скала с Фуртвенглером. До исторической встречи с Виландом Вагнером и Байрейтом оставался один шаг.
Виланд Вагнер в то время срочно искал певицу на роль Кундри для первого послевоенного фестиваля. Имя Марты Мёдль он встречал в газетах в связи с ее выступлениями в «Кармен» и «Консуле», увидел же впервые в Гамбурге. В этой худенькой, с кошачьими глазами, удивительно артистичной и жутко простуженной Венере (Тангейзер), глотавшей в увертюре горячий лимонный напиток, режиссер увидел именно ту Кундри, которую искал - земную и человечную. Марта согласилась приехать в Байрейт на прослушивание. «Я почти совсем не волновалась - роль эту я уже исполняла раньше, все звуки у меня были на месте, об успехе в эти первые годы на сцене вообще не думала и переживать особо было не о чем. Да и о Байрейте я практически ничего не знала, кроме того, что это был известный фестиваль… Помню, что стояла зима и здание не отапливалось, было ужасно холодно… Кто-то аккомпанировал на расстроенном фортепиано, но я была так уверена в себе, что даже это мне не мешало… Вагнер сидел в зрительном зале. Когда я закончила, он сказал только одну фразу - «Вы приняты».
«Кундри распахнула передо мной все двери»,- вспоминала потом Марта Мёдль. В течение почти двадцати последующих лет ее жизнь была неразрывно связана с Байрейтом, ставшим ее летним домом. В 1952 она выступила в роли Изольды с Караяном и годом позже - Брунгильды. В высшей степени новаторские и идеальные интерпретации вагнеровских героинь Марта Мёдль демонстрировала также далеко за пределами Байрейта - в Италии и Англии, Австрии и Америке, окончательно освободив их от штампа «третьего рейха». Её называли «мировым послом» Рихарда Вагнера (в известной степени этому способствовала и оригинальная тактика Виланда Вагнера - все новые постановки «примерялись» им на певцов во время гастрольных выступлений - так, «примерочной» Брюнгильды стал театр Сан Карло в Неаполе.)
Помимо вагнеровских одной из важнейших ролей «сопранового» периода певицы была Леонора в «Фиделио». Дебютировав у Реннерта в Гамбурге, она пела ее потом с Караяном в Ла Скала и в 1953 г. с Фуртвенглером в Вене, но самым памятным и волнующим стало исполнение этой роли на историческом открытии восстановленной Венской Государственной оперы 5 ноября 1955 г.
Почти 20 лет, отданных большим вагнеровским ролям, не могли не сказаться на голосе Марты. В середине 60-х все боле заметным становится напряжение в верхнем регистре и с исполнением роли Кормилицы на мюнхенской гала-премьере «Женщины без тени» (1963) она начинает постепенное возвращение к репертуару меццо и контральто. Это было возвращение отнюдь не под знаком «сдачи позиций». С триумфальным успехом она поет Клитемнестру с Караяном на Зальцбургском фестивале в 1964-65 годах. В ее трактовке Клитемнестра предстает неожиданно не злодейкой, а слабой, отчаявшейся и глубоко страдающей женщиной. Кормилица и Клитемнестра прочно входят в ее репертуар и в 70-е годы в составе Баварской оперы она показывает их в Ковент-Гардене.
В 1966-67 Марта Мёдль прощается с Байрейтом, исполняя Вальтрауту и Фрикку (вряд ли найдется в истории «Кольца» певица, исполнявшая 3 Брунгильды, Зиглинду, Вальтрауту и Фрикку!). Оставить театр совсем представлялось ей, однако, немыслимым. Она распрощалась навсегда с Вагнером и Штраусом, но впереди было столько другой интересной работы, подходящей ей, как никому другому и по возрасту, и по опыту, и по темпераменту. В «зрелый период» творчества талант Марты Мёдль - поющей актрисы - с новой силой раскрывается в драматических и характерных партиях. «Парадными» ролями становятся Бабушка Бурыйя в «Енуфе» Яначека (критики отмечали чистейшую интонацию, несмотря на сильное вибрато!), Леокадия Бегбик в «Возвышении и падении города Махагони» Вайля, Гертруд в «Гансе Гейлинге» Маршнера.
Благодаря таланту и энтузиазму этой артистки многие оперы современных композиторов, стали популярными и репертуарными - «Элизабет Тюдор» В.Фортнера (1972, Берлин, премьера), «Коварство и любовь» Г.Эйнема (1976, Вена, премьера), «Баал» Ф.Черхи (1981, Зальцбург, премьера), «Соната призраков» А.Реймана (1984, Берлин, премьера) и ряд других. Даже небольшие партии, порученные Мёдль, становились центральными благодаря ее магической сценичности. Так, например, в 2000-м году спектакли «Сонаты призраков», где она играла роль Мумии, заканчивались не просто овациями - зрители рвались на сцену, обнимали и целовали эту живую легенду. В 1992 году в роли Графини («Пиковая дама») Мёдль, торжественно прощалась с Венской Оперой. В 1997-м, прослышав о том, что Э.Сёдерстрём в 70 лет решилась прервать заслуженный отдых и исполнить Графиню в Мет, Мёдль шутливо заметила: «Сёдерстрём? Она слишком молода для этой роли!», а в мае 1999 года, неожиданно помолодевшая в результате удачной операции, позволившей забыть о хронической близорукости, Графиня-Мёдль в 87 лет вновь выходит на сцену в Маннхейме! В это время в ее активном репертуаре были еще и две «няни» - в «Борисе Годунове» («Комише Опер») и в «Трех сестрах» Этвёша (Дюссельдорфская премьера), а также роль в мюзикле «Anatevka».
В одном из поздних интервью певица говорила: «Когда-то отец Вольфганга Виндгассена, сам знаменитый тенор, сказал мне: «Марта, если тебя будут любить 50 процентов публики, считай, что ты состоялась». И он был абсолютно прав. Всем, что я достигла за эти годы, я обязана только любви моего зрителя. Пожалуйста, напишите это. И еще напишите обязательно, что эта любовь взаимная!»…
Марина Дёмина
Примечание:
* «Старик» - Рихард Вагнер.
